Последнее королевство. Бледный всадник (сборник)

Мы нашли священника и заставили назвать самые большие мужские и женские монастыри Нортумбрии. Среди них, конечно, был Гируум, а еще один большой женский монастырь сразу за рекой и другой – на юге, там, где река Виир впадала в море. Много монахинь жили в Стреоншеле, неподалеку от Эофервика, а на острове, который Беокка всегда называл священным, находился монастырь Линдисфарена. Существовало и много других монастырей, но Рагнару было достаточно самых главных.

Он отправил гонцов к Уббе и Ивару, предлагая их людям обесчестить всех монахинь Стреоншела и убить всех, кто принимал участие в мятеже, а сам отправился в Гируум. Все монахи были перебиты, все постройки, кроме каменных, сожжены, все сокровища захвачены – а под церковью оказались спрятаны серебро и золото.

Помню, мы нашли и большую стопку пергаментных листов, сплошь исписанных мелкими черными буквами. Тогда я не понял, что это за листы, и теперь тоже не знаю, что в них было написано, потому что их сожгли. Когда от Гируума ничего не осталось, мы отправились на юг, к монастырю в устье Виира, и там повторилось то же самое. Затем мы перешли через Тайн и разгромили женский монастырь на северном берегу; тамошние монашки, возглавляемые аббатисой, специально изрезали себе лица, зная, что мы идем. Чтобы избежать бесчестия, они изранили щеки и лбы и встретили нас все в крови, причитающие и страшные. Не знаю, почему они не сбежали, а вместо этого остались ждать своей смерти, проклиная датчан и прося небеса покарать врагов.

Я никогда не говорил Альфреду, что участвовал в знаменитом уничтожении северных монастырей. Эту историю до сих пор приводят как пример ярости и вероломства датчан; каждый ребенок в Англии знает историю о монашках, изрезавших лица до кости, чтобы избежать изнасилования благодаря своему уродству… Что помогло им не больше, чем молитвы Эдмунда помогли королю спастись от стрел.

Помню, однажды на Пасху я услышал проповедь об этих самых монахинях и с трудом удержался, чтобы не сказать, как все было на самом деле. Священник утверждал, будто датчане обещали не трогать монахов и монахинь Нортумбрии, что уже было неправдой. Он говорил, будто для резни не было причин, – еще одна очевидная ложь. А еще он рассказал сказку, как монахини помолились и Господь закрыл ворота монастыря непроницаемой вуалью и как датчане бились об эту завесу, но не смогли за нее проникнуть; а я гадал, зачем же, если у монахинь был такой незримый щит, они калечили себя. Видимо, они знали, как завершится история, ведь датчане якобы привели из ближайшей деревни маленьких детей и грозились перерезать им глотки, если завеса не исчезнет, что и случилось.

Ничего подобного не было. Мы приехали, они вопили, самых молодых изнасиловали, затем убили. Но убили не всех, что бы там ни гласила легенда. По крайней мере двое были очень хорошенькими и без всяких порезов на лицах, и обе остались с воинами Рагнара, одна даже родила ребенка, который вырос и стал прославленным датским воином. Впрочем, монахи никогда не отличались правдивостью, и в ту Пасху я не стал ничего говорить. На самом деле мы никогда не убивали всех до единого, Равн научил меня всегда оставлять хоть одного в живых, чтобы было кому разнести ужасную весть.

Когда монастырь сгорел, мы отправились в Дунхолм, и Рагнар поблагодарил олдермена Риксига, хотя тот явно был потрясен размахом мести датчан.

– Не все монахи и монахини участвовали в нападении, – с упреком сказал он.

– Все они – зло, – настаивал Рагнар.

– Их монастыри – дома для молитв и очищения, для того, чтобы учиться, – говорил олдермен.

– Скажи-ка, – потребовал Рагнар, – какой толк в молитве, очищении и учении? От молитв разве растет рожь? Очищение наполняет сети рыбой? Учение строит дома или пашет землю?

Риксиг не ответил на эти вопросы, как и местный епископ – робкий человек, не возражавший ни против резни, ни против того, чтобы Риксиг послушно передал своих пленников датчанам, которые умертвили их самыми разными способами. Рагнар был искренне убежден, что христианские монастыри – рассадники зла, места для совершения мерзких обрядов, направленных на то, чтобы убедить народ сопротивляться датчанам, и не видел причин их щадить. Самый известный монастырь, Линдисфарена, пристанище святого Катберта, был первым из разграбленных датчанами, и случилось это два поколения назад. Говорят, именно тогда по небу метались драконы, смерчи хлестали море, молнии ударяли в холмы, но я не видел подобных чудес, пока мы продвигались на север.

Я был взволнован. Мы приближались к Беббанбургу, и я гадал, осмелится ли мой дядя, фальшивый олдермен Эльфрик, выйти из крепости, чтобы защитить монахов Линдисфарены, которых всегда оберегала наша семья. Все мы, команды трех кораблей, больше сотни человек, ехали верхом, потому что год подходил к концу, а датчане не любили ходить по воде в плохую погоду. Мы обогнули Беббанбург и двинулись по холмам, время от времени видя между деревьями деревянные стены крепости. Я глядел на них, на бурное море за ними и мечтал.