Последнее купе

– Да живее ты шевелись! – заорал он. – Мост впереди!

Жора зажмурился и вцепился в поручень что было сил. Потом полез дальше – сам не зная куда.

Поезд стал разворачиваться вправо, локомотив и первые вагоны постепенно исчезли из поля зрения. Центробежная сила нарастала, она рвала Жорины руки, разжимала пальцы. Ахмет прав, тысячу раз прав: надо поторапливаться.

По нижней ступеньке, выступающей дальше остальных, Жора кое-как добрался до второго поручня.

– Вот, я уже вижу, – пробормотал он на выдохе. – Это здесь.

– Где? – бросил сверху Ахмет.

– Мешок. А вот второй. Видишь? – Жора проглотил что-то жесткое, словно ком кошачьей шерсти. – О черт, там порвано, что ли? Нет, какого хрена.

Он громко выругался.

– Да ладно тебе фуфло задвигать, джигит, – сказал Ахмет.

Но его голос прозвучал уже совсем рядом. Жора осторожно скосил глаза: Ахмет присел на корточки и, вытянув шею, заглядывал Жоре через плечо.

– Где ты там что увидел, джи…

Жора схватил его правой рукой за лодыжку и резко подсек ногу. Ахмет опрокинулся на задницу, выпустил поручень, центробежная сила тут же подтянула его к краю и швырнула прочь.

– Ах ты падла… гнида!

Невнятно прозвучал выстрел, затем пистолет, звякнув на прощание, улетел вниз, в мельтешащую траву. Ахмет, оскалив зубы, вцепился обеими руками в край металлической площадки. Ноги болтались где-то внизу.

– Я ж тебя. ммм-мм-м-м… джигит, я ж тебя… гнидааа-а-а…

Жора ударил его ногой в живот. Ахмет широко открыл рот и выпучил глаза. Кончики его пальцев побелели и расплющились, как у лягушки.

– А я говорил, идиот, нет у меня никакого товара, – сказал Жора. – А ты не верил.

Ахмет проскрипел зубами, его пальцы сползали все дальше и дальше к краю площадки. Колеса грохотали, бетонные столбы с гулом проносились мимо. Жора ударил еще раз. Ахмет заорал, как резаный, пальцы его сорвались, но проводник каким-то образом исхитрился ухватиться за поручень, тот самый, который всего только минуту назад спас Жорину жизнь.

Жора подтянулся и вскарабкался на площадку.

– Руку!! – ревел, чуть не плача, Ахмет. – Дай руку, гнида!

Его лицо превратилось в оскаленную маску, ноги с противным звуком чиркали по земле. Жора сидел на коленях на холодном металлическом полу, пытаясь унять нервную дрожь; он не знал, чего ему больше хочется – или захлопнуть дверь, чтобы никогда больше не видеть этого гада, или все-таки помочь ему. Жора пробормотал что-то тихо под нос, потом вдруг наклонился, схватил Ахмета за волосы и потянул на себя.

– Карабкайся! Давай! Живо, на раз-два-три, по-пионерски! – орал он. – Ножками перебирай!!

Волосы отрывались целыми прядями, скручивались вокруг пальцев, Ахмет шипел от боли и страха, но Жора держал его крепко. Через несколько секунд они сидели в тамбуре друг напротив друга и тяжело дышали, привалившись спинами к стене.

– С меня бутылка, джигит, – выдохнул Ахмет, пытаясь улыбнуться. Туфли его были разодраны в клочья, через ошметки кожи проступала кровь.

– Бутылкой не отделаешься, – сказал Жора, отряхивая с ладоней жесткие черные волосы. – И не мечтай.

Ахмет потер руками лицо, оставляя грязные следы, затем повернул голову, глянул на мелькающие за площадкой деревья и столбы.

– Надо дверь закрыть, – сказал он. – А то как бы чего.

Он медленно поднялся, посмотрел на свои ноги, замер.

– Народ скоро просыпаться начнет, джигит. Чувствуешь? И мост скоро. Уже вот-вот. А твоя девушка, она сегодня встанет очень поздно, джигит. Если вообще встанет.

Жора ничего не успел сказать. Он вскочил на ноги и тут же получил удар ногой в пах. Лицо Ахмета надвинулось на него, теперь в руке проводника плясало лезвие ножа.

8.

Балчи вышел в седьмой вагон и вернулся. Все тихо. Просто удивительно тихо.

Четыре ноль пять.

Он переложил пистолет из кобуры в карман брюк и направился в последнее купе. В его жизни было около десятка девчонок – большинство русские, две молдаванки, одна азербайджанка. Балчи знал о бабах все, что можно узнать, когда разговариваешь с ними в ночном кафе за второй или третьей бутылкой вина, или когда молчишь с ними утром в одной постели, или когда приходишь к ним домой, чтобы настроить барахлящий телевизор, выслушать новости типа «а Галкин муж знаешь что утворил?» – а потом заняться любовью в ванной, среди сохнущего на веревках белья.

Единственное, чего не знал Балчи о бабах, – это как они умирают. Балчи убивал мужчин, но не убил в своей жизни ни одной бабы, молодой или старой. Но они, конечно, тоже пускают пену изо рта и тоже кряхтят, их желудки и мочевые также стремятся избавиться от пищи. Закон природы. Как иначе?

Вот только курить хочется.

Балчи остановился перед девятым купе, достал из кармана дубликат ключа, который оставил ему Ахмет, осторожно отпер дверь. Из тамбура еле доносится приглушенный крик. что-то больно долго там Ахмет возится.

А ведь среди той «горячей десятки» не было ни одной по-настоящему красивой девушки, подумал Балчи. Были смазливые – да. Люда, например, лоточница из Таганрога, у нее хороший цвет лица, живые синие глаза, она умела становиться на мостик. Нет, красивой не было. Точно.