Последнее купе

А эта девчонка красивая. И очень молодая. Лет восемнадцать-девятнадцать. Хрупкие кости. Таких у Балчи тоже не было.

Он потянул дверь купе в сторону – дверь бесшумно отъехала. Ахмет внимательно следит, чтобы замок, ролики и направляющая в «девятке» всегда были о’кей.

Она лежала, свернувшись калачиком, натянув простыню до самого подбородка. Спала. Белая кожа и темные тяжелые волосы, длинные ресницы. Хрипеть и кряхтеть она не будет – нет, Балчи просто затолкает ей в рот край подушки. И вообще все будет очень быстро. Правой рукой за подбородок, левой за плечо, кости считай что молочные – много ли им надо? Всего одно усилие.

Балчи вытер руки и сделал шаг вперед.

И тут в коридоре что-то ахнуло. Стук. Крик.

– Меня абакрали, слющяй! А-ба-крали! Где этот сраный мильтон?! Где он, дай его сюда, слющяй!!

Девчонка зашевелилась, из-под простыни показалась розовая пятка. «Сейчас проснется», – мелькнуло у Балчи. Он едва не вытащил свой ПМ и не перестрелял всех: и девчонку, и этого крикуна, и всех остальных, кто еще высунется в коридор. Балчи развернулся и тенью выскользнул из купе.

– Да вот он, гребена мать, слющяй! Он там яйца в кармане чешет, слющяй, а меня абакрали! Нет, ты слющяй сюда, дарагой, ты панима-еш-ш, тебе чилавечицким голасам гаварят? А-ба-кра-ли!

В коридоре распинался полный седой кавказец в красных спортивных трусах. На узком морщинистом лбу сияла свежая ссадина.

– Где ты был, милицыянер, слющяй? Я праснулся, галава балит, денег нэт, абакрали!.. Честная мать! Миня. Заслужинава чилавека!..

– Заткнись, – сказал Балчи, темнея лицом.

Дверь из рабочего тамбура хлопнула еще раз, в коридоре появилась Женя Ледкова, проводница из одиннадцатого вагона.

– Балчи, – пропищала Ледкова, – ну что такое, мы вас по всему поезду ищем! На этого гражданина только что напали, он…

Вот черт. Балчи быстро развернул обоих на сто восемьдесят градусов и подтолкнул обратно к тамбуру. Кавказец в красных трусах замахал руками.

– Ты слющяй, убери руки, я тебе не малчык!! Где маи деньги? Где бумажник? Ты там трахаешься в жопу, слющяй, а меня абакрали!

– Заткнитесь, еще раз говорю, – рявкнул Балчи. – Будете орать, выпишу штраф. Время только начало пятого. Давайте в тамбур, живо! Там разберемся.

Милиционер, не слушая больше никого, потянул Ледкову и кавказца в рабочий тамбур.

На середине коридора он быстро оглянулся, еще надеясь, что вот сейчас там появится Ахмет и подаст ему незаметный знак: все в порядке, не ссы, дело наполовину сделано.

Но Ахмет не появился.

9.

Косой удар, слева направо. Жора подался назад, приподнявшись на цыпочки, лезвие лишь слегка царапнуло по животу.

Ахмет сделал резкий выпад, Жора ушел в сторону, угадал, – и даже успел засветить проводнику в носовой хрящ. Ахмет отпрянул, задышал. Приложил запястье к носу, там осталась кровь. Оскалился.

– Теперь ты по собственным кишкам поползешь до самого Ростова, джигит. и девчонка твоя тоже. Это я вам гарантирую.

Жора не видел его лица – только силуэт напротив дверного проема, темный силуэт на фоне занимающегося погожего майского дня.

Еще выпад. Жора попытался перехватить руку – неудачно, на ладони осталась рваная красная полоса. Ахмет тут же нанес повторный удар, метясь в живот. На этот раз Жора опередил его, ударил по запястью – нож отлетел назад, к двери, и закрутился волчком на самом краю площадки.

Ахмет отступил. Рядом с его левым плечом покачивалась дверь.

– Ну, давай, давай, топни сюда, джигит, ко мне, ату, ату!.. – говорил он, и по голосу Жора понял, что проводник улыбается, словно чеширский кот. Нож описал последний круг и застыл возле разодранной туфли Ахмета. Совсем близко.

И едва тот пригнулся, чтобы поднять его, Жора с криком бросился вперед. Поздно. А может – рано. Не успел он сделать и шага, как нож снова оказался в руке проводника – и молнией метнулся навстречу. Острый, как хирургический скальпель, стальной нож с лезвием в треть ладони шириной… Правда, Жора, вместо того, чтобы попытаться навалиться на противника или нокаутировать его богатырским ударом, неожиданно взял правее, вцепился в дверь и со всей силы толкнул ее на Ахмета.

Снаружи послышался лязг.

Вкрадчивый хруст костей – словно романовские бабки на скамеечке одновременно разгрызли по подсолнечному семечку.

И протяжный дикий рев, перекрывающий грохот колес.

Жора тяжело дышал и то и дело сглатывал подступающую к горлу слюну. Он видел шевелящиеся пальцы Ахмета, они остались здесь, внутри, раздробленные и передавленные, а сам Ахмет болтается снаружи, удерживаемый всего несколькими сухожилиями. и орет благим матом.

Нож лежал на полу.

Жора отвалился от двери и, мысленно сосчитав: раз-два-три, – потянул ее на себя.

Он видел, как скользнули из щели окровавленные черные пальцы, как тело оторвалось от вагона, перевернулось в воздухе и с брызгами врезалось в металлическую распорку моста. Руки и ноги на какое-то мгновение растопырились в стороны, всплеснулись – и все пропало. Колеса выстукивали свое «туда-туда. туда-туда.», мост с гулом вибрировал под тяжестью состава, на горизонте мелькала отчетливая кардиограмма леса.

Уже почти рассвело.