Последнее купе

И вдруг запнулся на полуслове. Он увидел Леночкино лицо, уткнувшееся в серую пластиковую перегородку… Лицо было таким же серым, как и пластик. Или даже серее. Леночка дышала, как ездовая собака после долгого дневного перехода – часто, хрипло, неровно. От этого дыхания у Жоры по позвоночнику елочкой забегали колючие мурашки. Подушка под Ле-ночкиной щекой была темной от пота. Глаза мутные, больные.

– Эй, – сказал Жора.

Он сел рядом, положил руку ей на лоб. Лоб горячий. Такое впечатление, будто Леночка только-только вылезла из горячей ванны. Нет, это все-таки не духота. И не дурные сны.

– У тебя жар, – сказал Жора. – Глотать больно?

Леночка помолчала, потом выдавила:

– И разговаривать тоже.

Елки-палки. Ну как нарочно. Дрянь. Срань. Западло. Одно к одному, будто кто-то все это подстроил!.. И что теперь делать? Жора сел на пол, уткнул голову в колени.

Бросить Леночку здесь и бежать? Можно договориться, чтобы она молчала про него: случайный попутчик, ничего не знаю. Так они ей и поверили. Случайные попутчики покупают купе на двоих. Да полно вам заливать, девушка, ха-ха. Ну, в самом лучшем случае он успеет добраться до Украины, это километров сто отсюда по прямой. А толку-то? Украина – это тебе не мыс Нордаун, это даже не Молдова; если что, его выцарапают оттуда в двадцать четыре часа.

Да и черт возьми! – а вдруг сюда опять заявится какой-нибудь шиздюк типа Ахмета: гони товар на бочку? А вдруг их тут целая конюшня, этих шиздюков?.. Что тогда? Вряд ли Леночка Лозовская удивит непрошеных гостей приемами каратэ. Ей просто перережут горло, и все на этом…

Нет, надо пытаться уйти вместе.

– Лена, у нас есть еще несколько минут, ты пока просто помолчи и послушай меня, – сказал Жора негромко. – Мы влипли в какую-то поганую историю. Я не могу подробно все объяснить, что к чему, потому что сам ни бельмеса здесь не понимаю… Путаница какая-то. Инга эта, фирма какая-то… Помнишь проводника? Ахмет, чурка. Это Ахмет почему-то решил, что я везу с собой груз наркотиков, что я эти наркотики где-то прячу. Он приходил ночью, он хотел…

Леночка повернулась к Жоре, ее синие глазищи выросли на пол-лица.

– Нет, пока помолчи, – замотал головой Жора. – Не перебивай… Короче, с проводником мы так и не договорились, он остался где-то там, на мосту, далеко. Мертвый. Его будут искать. Возможно, в тамбуре остались какие-то следы, я не знаю… Нам нужно уходить отсюда, понимаешь, Лена? Хоть на карачках, хоть ползком.

Леночка моргнула раз, другой. Жора подумал: сейчас забьется в истерике, точно. Но девушка спокойно произнесла:

– Да, Жора. Я понимаю. Я попробую встать. Ты не мог бы снова выйти на минутку из купе?

Жора покачал головой.

– По вагону шастают милиционеры. Пока поезд не остановится, нам лучше никуда отсюда не выходить.

Леночка сказала:

– Хорошо. Только не смотри в мою сторону. Жора уселся на свое сиденье и стал смотреть в стену. Он слышал шорох простыней, слышал, как Леночка встала, схватившись рукой за столик (звякнула посуда). Снова шорох. Вжикнула молния на платье.

– Можешь обернуться.

Она сосредоточенно причесывалась перед зеркалом, зажав в губах шпильки. Жора заметил, что подмышки у нее белые и гладкие, как у младенца. Под легкой шелковой тканью угадывались узкие стройные бедра и крошечная грудь, – Леночка чем-то напоминала манекенщиц середины девяностых, когда в моде были гранж, «Нирвана», «Спин Доктор» и рваные на коленях джинсы.

Но глаза ее блестели тусклым гриппозным блеском и губы потрескались от жара.

4.

Поезд уже начал тормозить, а за окнами вовсю мелькали городские многоэтажки и переполненные «Икарусы», когда дверь тамбура громко хлопнула, и в Шубину куртку вцепилась чья-то крепкая рука.

– Вот они где, сукины сыны!

Над курьерами нависла темная, огромная, как ледокол «Ленин», фигура. Это была проводница Нинок из шестнадцатого вагона.

– Стоят, мать твою, руки в карманы, курют! Я их по всему составу рыскаю, шукаю, думаю: вот интересно, два взрослых мужчины, вроде соображение должно быть, они что – хочут без денег до самого Мурманска доехать, что ли?! Или они хочут, чтобы я на них бригаду вызвала?

Проводница встряхнула Шубу так, что у того вывалился окурок изо рта.

– Полегче, мамаша, – вежливо заметил Кафан.

– Заткнись, говнюк, какая я тебе мамаша? Сейчас как врежу, из штанов своих вылетишь-то!.. Деньги где?! Живо!

В противоположном конце тамбура кис со смеху какой-то очкастый интеллигент. Если бы не он – Кафан уже отпилил бы этой корове голову и насадил на ручку стоп-крана, вот честное слово.

– Мы скоро вернемся на наши места, – как можно спокойнее ответил Кафан, – и тогда рассчитаемся. Сколько с нас?

– Вот уж хрен тебе с маслом, промокашка, – зверски хохотнула Нинок. – Один раз ты со своим дружком от меня смылся – больше никаких! Восемьсот тыщ на бочку, а потом можете идти куда хочите!

Кафан галантно оскалился, зыркнул на Шубу: молчи, ишак. Затем извлек из кармана толстую пачку сложенных вдвое российских банкнот, отсчитал восемь сотенных, протянул проводнице.