Последнее купе

Лена слышала, например, как щелкнула дверь, когда вошел сержант. Как он говорил, как кто-то ему ответил. Потом дверь закрылась и – больше ни одного слова. Радио ревело по-прежнему. И это было странно. Такое впечатление, что в восьмом купе собрались глуховатые старички, чтобы в полном молчании насладиться пением Ирины Салтыковой и Димы Маликова… Или они просто чего-то ждут?

Лена взглянула на мокрые напряженные лица Балчи и Кафана, сидящих напротив. Они тоже молчали, каждый сам себе. Шуба продолжал с интересом изучать «Риги».

– Мне нужно выйти, – негромко и решительно сказала девушка.

Балчи медленно перевел на нее взгляд и ничего не ответил.

– Тогда убивайте меня или прячьте во второй багажник… Так нельзя.

– Это мысль, – согласился Балчи.

– Это свинство, – сказала Лена.

За нее неожиданно вступился Кафан.

– Да ладно, лейтенант, она же баба. Так и в самом деле негоже. Всякие там бабские дела… Кошка вон, и та не может куда попало ходить.

– А ты у нас в кошках хорошо разбираешься? – Балчи приподнял бровь. – Ты знаешь, наверное, как они умеют выпрыгивать в окно?

Кафан промолчал.

– Вы можете заклинить чем-нибудь раму, – сказала Лена.

– А может, ты хочешь, чтобы кто-нибудь постоял рядом, подержал тебя за ручку? Вот Шуба, например?

– Запросто, – отозвался Шуба, воткнувшись в журнал.

– Нет, – твердо сказала Лена. Балчи подался вперед, сказал:

– Очень хорошо. Вот и заткнись.

За окном с ревом пронесся встречный поезд. Вагоны, занавески на окнах, лица пассажиров – все обратилось в пучок стремительных желтых и синих линий.

– Ее можно в клетушке запереть, между вагонами, – подал мысль Кафан, вспомнив, видно, кое-что из своего богатого дорожного опыта. – Шуба в одном тамбуре постоит, я в другом.

Балчи пошарил в кармане, выудил таблетку и стал сосредоточенно жевать.

3.

Паспорт был, конечно, поддельный, и фамилия его не Шиманский, а – Сарыгин. Лысина была настоящая: последний волос слетел с головы Сарыгина еще в 88-м году. Сарыгин обладал ярко выраженным калькулирующим умом и мог пить не пьянея, хотя от водки у него была изжога, а от красного вина начинало тарахтеть сердце. Вообще он недолюбливал это дело, равно как и громкую музыку. Но при этом Сарыгин держался за свою работу и ради нее готов был на многое.

…Он как раз успел расправиться с «Известиями» и попросил Валентина передать ему «Неделю», когда наконец замигала лампочка на ППУ и в эфире объявился Хлус, который дежурил в тамбуре седьмого вагона.

– Вышел номер второй, – сказал он. – Осматривается. Сейчас потянутся остальные.

– Хорошо, – сказал Сарыгин, делая знак остальным в купе. – Мы ждем.

Чебур и Клим отложили в сторону прессу, сняли пистолеты с предохранителей. Валентин выудил из-под сиденья полицейский дробовик «моссберг», осторожно, стараясь не шуметь, передернул цевье.

Хлус опять подал голос:

– Вышли номер второй и третий, с ними мартышка. Направляются в уборную… Нет, идут в тамбур. Какого, спрашивается…

Связь прервалась. Сарыгин быстро встал и скомандовал:

– На ход. Клим, ты первый.

4.

Сидя в купе, почти не чувствуешь этой скорости. Там воздух стоит неподвижно, а далекая перспектива за окном создает иллюзию чего-то медленного и тягучего – кажется, поезд еле ползет по равнине.

Зато в этом тесном, наполненном стуком колес межвагонном пространстве – все по-другому. Поезд несется, как угорелый, смазывая шпалы и щебень в однородную массу, рельсы дрожат, сияют и изгибаются, словно сверкающие молнии… Лена с Шубой вошли сюда, и Кафан сразу захлопнул за ними дверь. Он остался в тамбуре шестого вагона.

Шуба вдруг облапал Лену, притянул к себе. Она увидела совсем близко растянутые в улыбке губы, жесткие волоски на подбородке. Почувствовала на себе его влажную ищущую руку.

– Уберись, – сказала Лена.

Шуба, тяжело дыша, продолжал искать. Он насмотрелся картинок в журнале и ничего не слышал. В окошке, выходящем в соседний тамбур, мелькнула чья-то рыжая голова, синие внимательные глаза.

– Там смотрят. Пошел вон.

Лена оттолкнула Шубу к двери. Он обернулся в окно, облизнул губы, сказал: «Ну ты, в общем, по-быстрому…» – и вышел, закрыв за собой тяжелую дверь.

В окошко было видно, как он разговаривает с кем-то в тамбуре. Улыбается. Во рту у него появилась сигарета, Шуба наклонился – прикурить, наверное. Голова его пропала из виду. Лена смотрела во все глаза, затаив дыхание. Она все еще боялась поверить. Боялась разочароваться.

Раз, два, три, четыре, пять.

Шуба так и не разогнулся. Зато снова мелькнули рыжие волосы.

Потом в дверь глухо стукнуло, и где-то за спиной раздались выстрелы и крики.

5.

Клим толкнул дверь из «предбанника» и влетел в тамбур. Согнутые в локтях руки, сжимающие браунинг у левого плеча, выпрямились, как две стальные пружины, пистолет ткнулся вправо, влево. Номер второй стоял у левой двери и обалдело хлопал глазами. К нижней губе прилип дымящийся окурок.

– Руки на дверь! Ноги в стороны! – быстро и внятно проговорил Клим.

Окурок упал на пол. Кафан выдавил:

– Так это. Аа-а…

И нерешительно развернулся спиной, уперевшись в дверь большими коричневыми руками.

– Шире ноги!