Последнее лето в национальном парке (СИ)

— Вот, значит, кто стекло ему выбил! Но официального заявления от мясника не поступало. Ядвига, правда, говорила, что воров было двое.

— Ей показалось.

— Но что вы там искали?

— Ничего заранее определенного. Ножа, во всяком случае, я не искал — это по вашей части. Мясник, прожив в доме уже более года, совершенно не тронул обстановки, и в комоде под старым женским бельем лежала связка его писем покойной матери. Обратным адресом в письмах значился город Херсон, а в более старых письмах — поселок Медвежья Падь с номерами спецпочты. Я попросил своего коллегу просмотреть еще раз бумаги священника и уточнить местонахождение поселка Медвежья Падь. Поселок, как оказалось, находится у Хандыги, а место, где священник служил фельдшером, располагается совсем неподалеку.

Дом мясника крайний в сторону райцентра, и на коротком отрезке шоссе до поворота на песчаный карьер машину с туристкой видели только двое — Марина и звонарь. Звонарь, по-видимому, первым связал этот случай с мясником и тем давним убийством вашей сестры, за что и поплатился жизнью — так же, как и его отец. Марину мясник узнал позже и тоже захотел замести следы. Я не исключаю, что он пытался зарезать и дочь звонаря — ведь она могла что-то знать. Возможно, именно его и спугнули в лесу как раз во время обеденного перерыва в магазине, но это только догадки. А бомж просто ночевал в сарае и повесился, поняв, что снова попал в переплет. Вот, собственно говоря, и вся история.

Прокурор сидел, не касаясь спинки стула, и лицо его окаменевало по мере продолжения рассказа.

— Где он сейчас? — спросил он, наконец.

— Тело должен завтра найти лесник, мясника задрали кабаны на наших глазах у огорода за Кавеной, когда он попытался скрыться, испугавшись моего появления. Мне жаль, я хотел с ним поработать.

Прокурор долго молчал, погрузившись в какие-то свои мысли, и Андрей добавил.

— Завтра мы уже уезжаем со стариками, Мариниными родственниками. Что вы намерены предпринять?

— Мама, — сказал прокурор, не повышая голоса, — что мы собираемся делать?

Дверь тут же открылась, и на пороге стояла Вельма. Вид ее был ужасен, но она сказала твердым голосом:

— Я хочу посмотреть на него. Если он мертв, оставим все, как есть — не нужно больше тревожить память нашей девочки.

Титас вопросительно посмотрел на Андрея.

— Я в отпуске, — сказал Андрей, — и моих интересов в этой истории теперь не проглядывается.

Они сели втроем в машину прокурора и уехали под раскатами грома. Лесник после похорон жены ночевал у новой подруги, и растерзанное тело убийцы по-прежнему лежало возле изгороди. Старая Вельма с сыном посмотрели на останки мясника, а дождь, бушевавший в Пакавене в тот вечер, смыл их следы. Андрей вернулся домой мокрее мокрого, но я уже успела согреть постель.

— Я теперь обязана тебе жизнью, спас все-таки Красную Шапочку от серого волка.

— Имеет место быть, не спорю! Но я не смог предотвратить вашей встречи, и это печально. Давай сегодня покончим со всеми нашими страхами!

— Ты думаешь, это возможно?

— Наверное, появятся новые, и в этом ты права. Но это, в конце концов, и называется жизнью.

И он начал рассказывать, а дождь лил так упорно и густо, что окна исподтишка округляли в темноте свои очертания, норовя превратиться в корабельные иллюминаторы.

— Когда мне было двадцать шесть, и я подрабатывал после защиты кандидатской в платной поликлинике, ко мне на прием пришла очень красивая молодая женщина, актриса, и я тут же влюбился без памяти. Она попала незадолго до этого в автомобильную катастрофу, ее муж погиб, а она отделалась головным ушибом и жаловалась на периодические головные боли — это мешало учить ей роли.

Через несколько месяцев мы поженились, и я удочерил ее годовалого ребенка. С общими детьми мы решили повременить — ей нужно было работать на сцене, но, спустя три с половиной года после свадьбы, у нее обнаружилась мозговая опухоль. После операции она с трудом узнает только своих родителей, с которыми и живет то время, пока не находится в клинике. Я часто бываю там и помогаю, чем могу, но живу с дочерью и своей матерью.

— Я не разводился с женой, до сих пор в этом не было необходимости. А сейчас болезнь прогрессировала, и разводиться с умирающей женщиной я не стану, — закончил он, — я собирался рассказать тебе все это, но сначала не получилось, а потом я боялся ошибиться.

— Что скажешь, Марина Николаевна? — спросил он, потому что пауза затягивалась.

А пауза затягивалась, потому что мозаика рассыпалась. Я открыла чемодан, покопалась в нем и извлекла на божий свет злополучный конверт — мне нужно было выиграть время.

— Хочу повиниться. Это я получила от брата своей знакомой, он служит там, где надо. Здесь должны быть сведения о твоем семейном положении, но я так и не вскрыла его, как видишь.

— Впредь будешь запрашивать по месту моей работы, это немного проще, — сказал он не без укоризны, а потом надорвал край конверта и с большим интересом углубился в текст.