Последнее лето в национальном парке (СИ)

Ночь я просидела над своим чемоданом, а в пять утра надела на шею бабушкино жемчужное ожерелье и вышла на крыльцо. По мокрому шоссе во весь опор мчались милицейские машины, но спустя два часа они уже вернулись, и у дома мясника раздался женский вой — Ядвига опознала останки своего соседа.

Тетка приготовила на веранде горячий чай, и я, наконец, согрелась.

— Как там дела у вас обстоят? — спросила она, — я слышала, Андрей Константинович ночью уехал… — Пока неважно.

— Марина, я вижу, что получается нескладно, и очень виновата перед тобой. Ведь я же все знала, но он согласился ехать в Пакавене с условием, что я никому не буду рассказывать о его семейном положении. Ты уж пойми меня, Виктор совсем плох, только и держится благодаря Андрею Константиновичу, а я дала слово молчать.

— Да, ладно, от фамильной честности никуда не денешься, тетя Ната. Каждый раз, когда я пытаюсь лукавить, судьба играет со мной злую шутку.

Мы собирались уехать в райцентр автобусом, но Стасис договорился с сыном Бодрайтиса, и тот отвез нас к вокзалу на серых «Жигулях». Жемина плакала при расставании, потому что тетка впервые приехала к ней перед рождением близнецов и была свидетелем всей ее жизни. Я попрощалась с Юмисом, пани Вайвой и старым Станиславом, послезавтра им предстояло хоронить Лайму. Впрочем, пани Вайва уже была совсем плоха, и меня не узнала. Старая Вельма подарила мне на прощание мельхиоровое колечко с желтым непрозрачным янтарем, которое было на ее дочери в тот роковой день, и оно пришлось мне впору. Она сказала, что теперь, когда убийца наказан, ей не страшно умирать.

— Позвони там моим по приезду, успокой, — попросил подошедший к машине Славка, — я звонил вчера и сказал, что все теперь в порядке, но они все равно хотят сдавать билеты. Пусть едут.

— Слушай! Сегодня услышишь здесь новость, так не бей зря тревогу, это происшествие будет последним.

— Почему? — спросил он, включив на мгновенье свой мыслительный аппарат.

— Потому! — ответила я. — Но это совершенно точно.

— Я смотрю, ты тут не скучала. Черт возьми, почему это со мной ничего не случается, кроме выговоров начальства?

— Я позвоню, — пообещала я, — приятного отдыха!

— Не запутайся там в своих сказках, — добавил он на прощанье, но я уже знала, что завтра кончается, наконец, мое запоздалое детство, и странные сны оставят меня навсегда. Я уезжала, оставив за бортом всех своих покойников.

Янька с Вацеком выползли из своего деревянного терема проститься со мной — опухшие щеки, трясущиеся руки, жалобные глаза.

— Там под крыльцом сарая остатки спирта, — сказала я им после короткой процедуры прощания, — я его уже развела.

Они подозрительно взглянули друг на друга и кинулись через огород к сараю. Янька лидировала, но ее высокие каблуки запутались в желтеющих огуречных плетях, и она ухнула оземь, измазав в грязи открытое прозрачное платьице из темного шифона на маленьком черном чехле. Вацек уж совсем было вырвался вперед, но она извернулась и схватила его за ногу. В результате Янька финишировала первой, присосавшись к горлышку бутылки прямо на трибуне.

Когда мы прибыли на перрон, я увидела там Лауму, она провожала на поезд женщину средних лет с властным спокойным лицом. Я сразу узнала ее это была их главная республиканская ведьма, и у нее было большое политическое будущее. Она родилась в Неняе, соседнем райцентре, где сейчас в новом доме о шестнадцати углах жила ее взрослая дочь Казимира. Дом строила бригада Юмиса, и он рассказывал, что в молодости не раз танцевал с главной ведьмой на вечеринках. А сейчас она переехала в столицу, куда районные неформалки летали вырабатывать свою национально-зеленую платформу перед ежегодным симпозиумом на горе Броккен.

— Знаешь последнюю новость? — спросила я Лауму, — мясника вчера вечером задрали кабаны.

— Мне Титас звонил, — сказала она, — тело Залаускаса сегодня в половине пятого утра лесник обнаружил.

Мне его не жаль, в молодости совсем зверем был — резал и своих, и чужих, как только его тогда не убили!

И тут я поняла, что впервые услышала фамилию мясника, в деревне его называли только мясником.

Залаус, кровавое божество зла и раздора, лежал вчера там, за лесным озером.

— Я хорошо знаю их волчье племя, — продолжила она, — его предки еще у Шумских в фольварке работали, а отец мясника служил у моей матери скотником в свинарнике. Горазды они были до сырого мяса, за что их нелюдями всегда считали. Странные были люди — боялись выходить в лес в темное время.

— В деревне говорят, что Ядвига, соседка мясника, ждет от него ребенка. Так что еще один Залаускас здесь у вас появится.

— Да, у них только мальчики родятся. Ну, хватит о нем! — сказала Лаума. — У меня такая радостная новость — моя дочь завтра приезжает. Она решила не идти в аспирантуру, а работать здесь, у нас. Так что, мы снова будем с ней вместе.

— Молодой ведьме хватит работы в пакавенском лесу, — подумала я, услышав ее ответ, а вслух поздравила Лауму, ведь для нее это было важней всего на свете.