Последнее лето в национальном парке (СИ)

Обогнув озеро и осторожно выглянув из кустов, я замер в полном ужасе. Волосатый тип в окровавленном белом халате и черной квадратной маске, разрезал живот голой девицы скальпелем, аккуратно вырезая внутренности и набивая полости памперсами. Вторая молодая женщина лежала неподалеку под сосной, уже освободившись от лишнего, и счастливая улыбка не сходила с ее лица. Когда такая же улыбка засияла на личике оперируемой, доктор перешел к последней девице, одетой в красные джинсы.

— Предоплата сахаром, — отчеканила ему девица, протягивая пакетик, — тринадцатая добродетель, пристойная девицам, есть стыдливость. Я даже купаюсь в джинсах!

Тут доктор решил продемонстрировать свое знание филиппинской хирургии, поэтому отложил скальпель, и, прищелкнув пальцами у груди пациентки, быстро извлек оттуда сердце без всяких там стриптизов и инструментов. Налюбовавшись вдоволь своей работой, он швырнул сердце на большой серый валун, лежавший на берегу озера, и оно раскололось на мелкие кусочки. Грудной мальчик с волосатым хвостиком на копчике, снимавший это представление маленькой кинокамерой с сосновой ветки, радостно захлопал в ладоши и, не удержавшись, свалился вниз.

— Иди сюда, сынок, покушай, — ласково сказал доктор и подал мальчику сырую женскую печень, — не хуже Галлины Бланки.

Тот потер ушибленный позвоночник и стал сосать печенку, урча от удовольствия и виляя хвостиком.

Печенка исчезала со страшной скоростью, и дитя уже кидало жадные взгляды по сторонам.

— Красть хорошеньких мальчиков из приличных семей — моя слабость, но для романтического героя ты слишком любишь поесть, — заметила первая девица, провожая глазами свое кровное содержимое.

— Знаешь, — сказало дитя, присасываясь к следующей печени, — все выглядит какой-то страшной нелепицей. Ты позволишь мне объясниться?

— Сдохнешь здесь от экзистенций с самоанализом, — вздохнула хозяйка второй печени, — и вообще отойди подальше от гроба.

— Съел — и порядок, — задумчиво произнес отец со скальпелем в руках, раскладывая на траве женский купальник, — а для баб необходима японская модель воспитания — усиление внешнего контроля по мере взросления. В этом случае внезапная потеря хороших манер практически исключена.

Девицы захлопали в ладоши, но тут раздался колокольный звон, и из-за деревьев показалось свиное стадо с пожилым пастухом, несшим на плече огромную острую косу. Сзади плелась странного вида корова с обломанным рогом. Когда процессия приблизилась, то волосатый радостно оживился и ухватил корову за хвост.

— Когда б вы знали, как ужасно томиться жаждою любви, пылать — и разумом всечасно смирять волнение в крови… — произнес он оперным голосом, перемежая слова нецензурными выражениями и демоническим хохотом.

— Из тех, кто мягко стелет, — обратилась корова к девицам, кивнув в сторону волосатого, — но очень неприятен и груб — просто оторопь берет при более близком знакомстве. Собственно говоря, мы уже две недели, как расплевались.

— Скромным нужно быть в жизни, а в науке быть скромным нельзя… — заметила ей довольно ехидно девица в красных джинсах.

— … как и в любви, — добавили хором ее соседки и сделали мечтательные глаза.

— Нужно преодолевать свой пол, возраст и национальность, — возразила корова, и ее ярко-розовые глянцевые бока, украшенные рекламой разведенного спирта «Royal», затряслись от возмущения, — я совершенно бессовестно пользуюсь этим при встречах с гаишниками.

— Они не возражают?

— Им не до этого — сломанная карьера, потерянные иллюзии, плохой сон.

— Вот вы, например, — обратилась она к пастуху, — вы, вероятно, рассматриваете весь мир, как одну большую клинику неврозов?

Пастух снял косу и быстрым движением перерезал себе горло, а свиньи, поднявшись на задние ноги, образовали пирамидку, поблагодарили неизвестного мне товарища Крукиса за свое счастливое детство и принялись лизать окровавленную траву.

Я тихонько пятился назад, загораживаясь прибрежными кустами, а потом дал деру. Я бежал, спотыкаясь о грибы, пока мои ноги не запутались в мокрых холодных зарослях гигантской черники, и я не грохнулся на какого-то мертвенно-бледного старца с клочковатой седой бородой. Конец бороды был приклеен голубой краской к мощному еловому стволу немного ниже веток, украшенных позолоченными фигурками пузыря, лаптя и соломинки.

— Член комиссии Патолс, торгую левым цветным металлом, — представился старец мирно и вежливо, — покупают.

Тут кто-то зарыдал, я слез с Патолса и огляделся. Рядом в чернике лежали еще четверо, и рыдал один из них — молодой парень в костюме Пьеро. Его слезы собирались в быстро растущую лужу, в центре которой на темной скользкой доске внезапно возникла головка дрожащего ребенка с выпученным от ужаса глазком и гнойными язвами на бледных пульсирующих щечках.

— Ну, вот, Тримпс, — заметил относительно молодой генерал с пожухлым растительным венчиком на голове — снова повышенное содержание тяжелых металлов. Думать нужно, где девочек топить!

— Что делать, это самый дешевый экологический тест, — оправдывался Тримпс, — шпроты теперь не достать — все на экспорт идут.