Последнее лето в национальном парке (СИ)

Где взять сигареты, я знала точно. Барон, хоть и покупал сигареты блоками, но ему всегда их не хватало, поэтому я иногда припрятывала пачечку в укромном месте, а потом в нужный момент ему же ее и отдавала. Последняя пачечка лежала сейчас под его матрасом, я ее спрятала, пока пела песенку и перечисляла его красоты. Войдя с искаженным от головной боли лицом, что позволяло не подвергаться расспросам и укоротить визит, я попросила анальгина. Пока Барон искал таблетки, пачечка переселилась в карман моей куртки. Барон пообещал завтра поутру зайти поболтать, и я удалилась на сеновал, прихватив по дороге у беседки кошачью консервную банку с водой, отличную противопожарную пепельницу.

Мы выпили, он выкурил сигарету, глядя в потолок, а потом приказал коротко и ясно:

— Еikite… Иди ко мне.

Я и пришла. Больше мы толком и не говорили, и через полчаса он заснул мертвым сном, а я вернулась к себе. Утром пришел Барон с загадочным блеском в глазах.

— Слушай, что, собственно, происходит?

— Личная жизнь не удается, друг мой.

— Я бы этого не сказал. По-моему, ты страдаешь от ее избытка. Я хотел догнать тебя вчера, но ты исчезла на сеновале — кстати, я сразу ушел. А куда исчез Андрей?

— К семье. Understand?

— Ask! — после некоторого раздумья ответил мой друг, — пошли завтракать и махнем потом на Кавену.

Знаешь, у меня у самого страшное горе — вчера с утра оставил велосипед у дома Алоизаса, и его увели. Я уж и в милицию с горя заявил. И смокинг — представь только! — пришлось везти на рейсовом автобусе.

На Кавене было полно голого народа, приехала с семьей моя питерская приятельница Галя — прошлой осенью они с мужем завербовались на север и зарабатывали теперь длинный рубль в городке с большим химическим комбинатом. Галя была самой воспитанной женщиной в Пакавене и вполне могла бы претендовать на роль английской королевы, если бы однажды посередине Кавены не спела мне куплетик про пароход и цаплю, от которого мои уши до сих пор имели подвядший вид.

Сегодня был день рождения ее дочери Вари, поэтому всех фотографировали и кормили покупными бисквитами с домашним заварным кремом и ягодками. Лариса Андреевна продемонстрировала нам грудными мышцами упражнение из йоги по прямому массажу сердца и спела имениннице романс очень нежным голосом, никак не соответствующим ее характеру, после чего отправилась в свой овраг улучшать голосовые связки свежей земляникой. Через некоторое время до нас донеслось ее приглушенное лесом пение, а потом она закричала.

Мы помчались на крики увидели ее у дороги, а неподалеку в траве в судорогах корчилась молодая женщина в красных джинсах. Увидев нас, женщина указала рукой в сторону шоссе и попыталась что-то сказать, но ее тело изогнулось дугой и затихло. Баронесса констатировала смерть в тринадцать тридцать пять, такова уж была сегодня Баронессина планида. Женщину мы узнали — это была молодая лесничиха, дочь звонаря Ремигиуса, Сидоров водил к ней за озеро детей кататься на лошади. Барон тоже пробовал, но лошадка была крестьянской, к суперменам относилась с прохладцей, и он отделался легким ушибом руки.

Лара рассказала, что когда запела, то рядом за молодыми сосенками раздался какой-то шум, и кто-то промчался по лесу в направлении шоссе, ломая ветки. Лараот испуга кинулась в другую сторону и закричала, наткнувшись на лежащую женщину. Двое побежали за озеро к леснику, кто-то помчался на велосипеде в деревню. Лесника на месте не оказалось, а милиция вскоре приехала. Недалеко от трупа лежал пакетик с сахаром, явно полученным в райцентре на выданные недавно талоны. Нас описали и попросили разойтись, а Ларису Андреевну с Баронессой забрали для дачи показаний, не забыв прихватить пакетик с сахаром.

Новость быстро облетела дворы, но звонаря Ремигиуса нигде видно не было. Лесник появился и сейчас сидел в районном отделении милиции, откуда уже вернулись наши дамы. С ними на автобусе вернулся из больницы и мой блондин. Он выглядел уже довольно уверенно и надменно, быстро нашел меня в толпе взволнованного событием люда и сказал, что брату стало легче, а он хочет поблагодарить за помощь, представиться и узнать, как меня зовут. Его звали Линасом Пушкайтисом, и он действительно работал фотожурналистом районной газеты. О происшедших в Пакавене событиях он случайно узнал в больнице, куда привезли труп.

— Отведи меня на место происшествия, — попросил Линас, — а по дороге я зайду в мастерскую.

Машину уже почти починили (мастерская Бодрайтиса с выездом под оранжереей веников не вязала) и обещали отдать часа через три. У Кавены Линас сделал несколько снимков, записал мой рассказ о лесничихе и убитой туристке, быстро выкупался, и мы пошли назад, затеяв занятный разговор о прусско-балтийской мифологии. Мне было легко с ним, да и вчерашнее приключение казалось уже выдуманным, как вдруг на обратном пути перед мастерской он сказал мне:

— Поедешь со мной сегодня, у меня свой дом в Неляе, и я живу один. Заеду, когда получу машину, — сказал и остался у Бордайтисов.