Последнее лето в национальном парке

Впрочем, нечто в этом роде ранее имело место в фильме «С тобой и без тебя» с участием Будрайтиса, где семейная ссора хуторян, не вступивших в колхоз, прерывается появлением никогда не виданного ими трактора, и это тоже выглядело неплохо, хотя тракторы к тому времени уже существовали, и парадокс имел в этом случае не временной, а пространственный характер, подобно наблюдаемому мной феномену На ум тут же пришло приземление самолета в джунглях на глазах у затерянного африканского племени и появление deus ex machina в финале греческих трагедий.

Корни подобных явлений, безусловно, гнездились в еще более далеком прошлом, когда пришельцы являлись неандертальцам в до сих пор еще не опознанных летающих объектах, но в этом случае, при явной пространственной разобщенности цивилизаций, временная составляющая вела себя предельно странно, поскольку эволюционно-продвинутый инопланетный социум явно предшествовал нашим первичным организациям.

Слегка порассуждав, я вернулась во двор. В беседке в полном одиночестве сидел старый сапожник, пьяный в стельку.

— Лаба дена, пан Станиславос! — обратилась я к нему с максимальной почтительностью, но он посмотрел на меня тяжелым взглядом и произнес непонятное:

— Курва, сгубила парня!

Я слегка оторопела.

— А ты геть с глаз, все вы одной породы, — рявкнул он на всю деревню и погрозил кулаком куда-то вбок, из чего следовало, что курва находилась именно там. Я вдруг поняла — он говорит об Эугении, а загубленный парень, как следовало из реплики, был совсем неплохим. Мне снова стало не по себе, но тут за домом заурчал мотор, и богом появившийся из машины Андрей сообщил, что на подошвах ботинок и одежде висельника нашли следы крови, и дело, видимо, закроют.

Итак, все кончилось, но Пакавене осталась без счастья, потому что имя Лаймы было именем балтийской богини счастья, и выпотрошенное тело ее скоро оттает в теплой земле, и изморозь на ресницах прольется последней слезой, и душа, откружившись над Пакавене положенный срок, взлетит ввысь с чувством выполненного долга. Ведь мифы нужно кормить, вот кровавая мясорубка и мелет с чавканьем и хрустом, чтобы девушки корчились на подушках от страшных снов, чтобы женщины покрепче запирали свои двери, а старухи шептали, замирая от ужаса: «Это он, волосатый…»

— Прости меня, Лайма, — думала я, — ты попалась ему случайно. Я ведь знаю, зачем он кружил тем вечером у нашего дома, и это я должна была лежать сейчас там, где лежишь ты — в тихой мерзлоте с белым инеем на ресницах.

Баронесса упаковывала свои вещи, поэтому мы поужинали вдвоем с Андреем у себя в комнате и пошли прогуляться перед сном к большому озеру. На другом берегу его светились огоньки, но Лаумы там не было, она улетела в Неняй, соседний райцентр, где в новом доме о шестнадцати углах жила Казимира, молодая ведьма, дочь ее задушевной подруги.

Ведьмы жили без мужчин, рожали только девочек и давали им свои имена. Задачей каждой молодой ведьмы было устроить так, чтобы мужчина не смог предъявить отцовских претензий — милые привычки слепленной из глины Лилит. Мужчины отвлекали бы от управленческих дел, и вообще без мужчин легче быть сильной.

Солнце уже село, небо темнело неравномерно, переливаясь тысячами полутонов, и редкие облака плавали огромными массами пышно взбитых сливок, вырвавшимися из фарфорового плена. Но озерная гладь впитывала в себя всего два цвета — черным обозначалось небо, а белым прорисовывались облака, и двойники этих сливочных масс, спрессовываясь на поверхности воды, выглядели уже запыленными снежными сугробами.

— Похоже, в моем зазеркалье происходят те же трансформации, — подумала я с горечью, — но кого это интересует?

— Постой тихонько, я уже тысячу лет к тебе не прикасался, — предложил мой спутник, и ласковые руки обвили сзади мои плечи, но я устала от крови и тайн, и мне сейчас были нужны только слова.

— Не суетись под клиентом! — тут же материализовались слова из воздуха, и грязненький мяу шлепнулся мне на плечо, сразу обнаружив свою суть черного гения. Он улетал от меня каждый раз в день белого ангела, и я уже не первый год знала, как именно он проводит этот день. Дурные привычки Королевской Аноластанки копировались им с большим энтузиазмом, и легкий запах серы от его лапок свидетельствовал, что мяу весь день копался в помойке за нашим огородом, куда Славка Фрадкин на днях выбросил капустные очистки, несмотря на строгий наказ Жемины складировать их в ведре для поросят. По возвращению с помойки кошачья лексика всегда оставляла желать лучшего.

— Пошлость есть скрываемая изнанка демонизма, — осадила я зарвавшегося блудного сына, а он тут же раскаялся и, ловко подхватив тему, запел голосом преподобного отца Сергия, — под демоническим плащом таятся Хлестаков и Чичиков, и феерический демон обращается в безобразного черта с копытом и насморком…

Его фраза, судя по тому, как он косил глаза в сторону, означала, что ангел уже приступил к службе и начал открывать страшную правду о своем конкуренте.

— Сволочь, — подумала я, как Сталин о Берии, — но ведь как предан!