Последнее небо

Пижон замолчал. Застыл в кресле, напряженно вытянувшись. Ноздри чуть раздувались. Похоже, он злился, и это казалось странным. Раньше Гот с журналистами не сталкивался. Одно дело знать, что есть такие люди, мыслящие совершенно недоступными простым смертным моральными категориями, и совсем другое дело живьем такого лицезреть.

С полчаса царило молчание. В конце концов майор даже слегка обеспокоился, не заснул ли Пижон. Если заснет, его уже не разбудишь. И тут Азат подал голос:

– Он быстро умрет. Это плохо.

Рука на штурвале дрогнула. Неслыханное дело.

– Это ты про Зверя? – уточнил Гот, прикидывая, как бы сподручнее двинуть Пижона локтем в зубы. Ему, видимо, одного раза не хватило. А рисковать целостью пальцев перед самым «прыжком» совсем не хотелось.

– Да. За что ему легкая смерть? Это же несправедливо, он…

– Он умирает уже восемь дней, – майор пожал плечами, – и ты сам видел, насколько это легко. Кстати, Пижон, три дня из этих восьми его убиваем мы с тобой. Сам Зверь с жертвами управлялся максимум за несколько часов, так что ты куда круче его.

– Это не убийство, – буркнул Азат, – и если бы я камеру в его комнате не поставил, у нас сейчас на двух человек меньше стало бы. А тебе его жалко. Думаешь, Зверь бы тебя пожалел? Ему две жизни нужны «про запас». Попадись ты первым, знаешь, что бы он с тобой сделал? Резчика помнишь?

Вот погань самопишущая! И ведь верит, похоже, в то, что говорит. Он действительно не понимает, что значит для Зверя это трехдневное, бесконечное ожидание Смерти.

«Пожалуйста, Гот, не убивай так…»

– Слушай, Пижон, мне вот что интересно. – Майор искоса взглянул на собеседника. – А за что ты Зверя убиваешь? За то, что он тебя с «Покровителя» живым вытащил? За то, что на Цирцею посадил? Или за то, что через джунгли провел?

– Ты неправильно вопрос формулируешь.

– Да нет, – Гот покачал головой, – как раз правильно. Просто у тебя на этот вопрос ответа правильного нет. И не будет никогда. Джокер вот, в отличие oт тебя, понимает, почему Зверя убивать нельзя. Хотя знает о нем больше, чем ты или я А ты, если выживешь, лучше каждый день его в молитвах вспоминай. Благодарственных.

– Я его за Тихого еще тысячу раз убил бы. И не так, как ты хочешь. А так, как он сам убивал.

– Ах вот как! – хмыкнул майор. – Что ж, вполне понятно. Будь с вами на «Покровителе» Тихий, а не Зверь, ты, Пижон, подох бы еще в космосе. Это, без сомнения, лучше, чем так, как сейчас.

– Я…

– Все. Умолкни.

До самого кратера оба не произнесли больше ни слова.

…Вновь свои девизы поменяла знать —
С «Veni, vedi, vici» на «fuck твою мать» —
Западные кляксы по восточной степи
Слякоть ликованья на дежурных щеках,
Если им еще по кайфу, значит, рано пока,
Спи, моя нездешняя религия, спи…

«Паутина», закрепленная на поверхности двигателя, выглядела устрашающе. Висящий в переплетении тонких «нитей» болид казался крохотным. Он походил на застрявшую в ловушке осу. Именно осу. Сильную и злую. Паутина не удержит такую тварь. Стоит рвануться чуть сильнее, и прочные путы лопнут. Зверь объяснил, что нужно сделать, чтобы крепления распались и машина получила свободу. Пендель, помнится, пока объяснения слушал, только хмыкал и губу оттопыривал. Нижнюю. Ему за оттопыренную губу проще пальцами хвататься.

Потянуть. Шлепнуть. Хмыкнуть. Потянуть. Шлепнуть.

Ритуал!

Жертвоприношения, которые Зверь проводил, так и назывались. Ритуал. С большой буквы.

Гот настроил автопилот. Повернулся к Пижону:

– Вертолет до лагеря сам долетит. Если трогать ничего не будешь, времени как раз хватит, чтобы успеть. Через два часа пятьдесят минут я стартую, ты к этому моменту должен быть уже в ущелье. Не успеешь – твои проблемы. Да, командует теперь Лонг Имей в виду

Майор выпрыгнул из кабины. Отошел, пригибаясь, от машины, взметывающей бурю лопастями винтов. Вертолет замешкался на секунду, потом рванулся вперед и вверх. В небо

«По машинам!»

Звенят серебряные струны, звенят натянутые, как струны, нервы, и небо звенит. Все так, как должно. И все будет, как будет.

Аминь

Зазор между дверью и косяком стал больше на четыре сантиметра.

Девять грамм любви с хрустом между бровей,
Слышишь, не зови меня, не пой, соловей.
Мне все равно не хватит силы, чтоб платить эту дань.
В день, когда известен час твоих похорон.
Звонкую улыбку – как в обойму патрон,
Встань, моя латунная религия, встань!

Пижон посадил вертолет и остался сидеть в кресле. Сил не было шевелиться. К нему уже бежали. Со всех сторон Чьи-то руки расстегивали ремни. Кто-то отключал гермошлем от рации.

– А-а… где Зверь? – жалобно спросила Ула.

– Гот на связи! – заорал из дверей рейхстага Кинг.