Последнее небо

Зверь спасал их трижды. Весь отряд. И один раз Лонга персонально. Это Лонг помнил прекрасно, но ни с кем не делился воспоминаниями. Слишком много было там боли, боли, боли, до тихого, животного скулежа. А потом – раскаленная, твердая ладонь на лбу. Чуть царапаются мозоли. И взгляд в глаза. Взгляд, где огоньки мерцают, вспыхивают, тянут куда-то. Боль уходила. Оставалась слабость, холодный пот по всему телу, звон в голове. А боль уходила. Как хорошо! Только непонятно было, почему уходящая боль смотрит теперь из чужих мерцающих зрачков. Но тогда это не имело значения.

А сейчас?

Сейчас – тем более.

А Ула – женщина. Она так устроена, что чувствам и эмоциям доверяет больше, чем здравому смыслу. За три дня она так сильно изменилась, и внешне, и, наверное, внутри. Стала очень спокойной, очень рассудительной. Очень-очень занятой. Что на самом деле творилось у нее на душе, Лонг не знал. Понимал, что нужно бы выяснить. Гот, например, уделял Уле очень много внимания, и уж он-то, наверное, сумел бы ее разговорить. А Лонг… Лонг попробовал. Маленькая рыжая немка послала его по-русски да с таким загибом… Больше к ней не совались. Никто. Даже Пижон, хотя, кажется, раньше Ула с ним дружила.

И вот сейчас Пендель. Замученный насмерть, живьем освежеванный. И сделал это Зверь, в смерти которого Ула обвиняла Гота.

В первый раз за все время пребывания на планете Лонг пожалел, что в его отряде нет психолога. А лучше – сразу психиатра.

Но, может быть, это даже к лучшему? Нет, не отсутствие психолога, разумеется, а то, что Пендель… Нет-нет! Не так. Не то. Господи, как глупо все получилось. Такая страшная смерть. Страшная, потому что неожиданная. Однако теперь все видят, все знают что такое Зверь. И сам Лонг знает. Верит.

«Действительно веришь?» – спросил он у себя.

И молча кивнул.

Стоило вспомнить Пенделя, и противоречие между разумом и эмоциями исчезало. Лонг уже не сомневался, что, увидев Зверя, он будет стрелять на поражение. Это нужно уничтожить. И остальные бойцы думают сейчас так же. Они тоже не сомневаются.

Тело вместе с носилками убрали к дальней от входа стене. Гад вернулся на свое место Ула и Джокер устроились бок о бок. Лонг подсел ближе к ним, окликнул пигмея:

– Слушай, а твои… гхм, духи предков, они не помогут? Джокер обернулся к командиру и о чем oн только думает? довольно осклабился:

– А как же «дикарские суеверия»?

– Я… – Лош жалобно поморщился. – Я дурак был. Извини, а?

Действительно, дурак. В то, что мертвые головы, которые таскал с собой Джокер, имеют какую-то реальную силу, никто особо не верил. Ну разве что бойцы из отделения Пенделя, а с них какой спрос? После той ночки, когда они впятером остались на складе в окружении скорпионов, парни могли еще и не такое напридумывать. Да уж. Не верил никто, но никто и не смеялся в открытую. Джокер на насмешки реагировал довольно нервно. А вот Лонг… Дурак был. Ой какой дурак.

– Извиняю, – великодушно кивнул Джокер. – Только Зверь убил Самого Большого Прадеда. Остальные маленькие и слабые. Они не смогут помочь.

Пигмей принюхался и сел поудобнее.

– Его нужно сжечь, – сообщил он Лонгу, – если он загорится, он умрет. Можно сначала выстрелить в голову. От выстрела в голову Зверь остановится. Ненадолго. Тут его и надо будет сжигать.

– Гот уже пробовал убить его огнем, – напомнил сержант, – не помогло.

– Гот его не убил, – Джокер поморщился, – Если бы Зверь умер, мы бы тоже умерли. Или, наоборот, жили спокойно.

– Что это значит?

– Лонг, – Ула отвернулась от входной двери, которую созерцала все время, пока шел разговор, – не задавай дурацких вопросов. Какая тебе разница, что это значит? Зверь – живой, это понятно? Живой человек. Чтобы его убить, его нужно сжечь. Зачем тебе знать больше?

– Я должен понимать, с чем имею дело.

– С кем, — холодно поправила биолог. – Ты ничего не должен, милый мой. Ты и не поймешь. Гот понимал и решил, что Зверя нужно убить. Зверь объяснил ему, как это сделать. Джокер сейчас рассказал тебе то же самое. Так хрена ли тебе еще нужно? Делай, как ведено. И ради бога, убирайся на свое место1

– И рацию выключи, – посоветовал напоследок пигмей, – если ты услышишь голос Зверя, ты сделаешь все, что он прикажет.

И тень летит по полночным скалам.
Я к месту бояявлюсь усталым,
Но сил прибавится, и немало,
Ведь звери врагов едят.
Без приговоров и предисловий,
Не годен в пишу лишь брат по крови.
Меня, быть может, еще изловят,
Но до смерти не победят.

Зверь позволил им убраться с буровой. Всем троим. Пуле, Крутому и Джокеру. Может, этого не следовало делать? Три жизни, отнятых в пилотском гнезде, – это плюс ему и минус тем, живым, в новом лагере. Но, во-первых, запас людей на Цирцее ограничен, а сколько их может понадобиться для Ритуала, трудно сказать наверняка. Во-вторых, убивать Джокера не хотелось. Кто знает, что получится из него после смерти?