Последнее письмо из Греции

– Какой красивый голос.

– Да.

Тео нежно смотрит на нее, пока мы слушаем музыку.

– Всегда поет. Это известная греческая песня.

– Что там за слова? – спрашиваю я.

– Песня про ревность и любовь, значит что-то вроде…

Он ближе наклоняется ко мне и вкратце переводит:

– «Ревность, с тобой мое сердце живет. Говорит со мной, но уходит, когда ко мне приходит он. Втайне я плачу от любви, гордости и ревности».

Он пересказывает песню на слегка ломаном английском, не совсем передавая смысл, но мне все равно. Его акцент завораживает. Я наблюдаю за тем, как он выговаривает слова, снова представляя, как он поворачивает голову и касается губами моих губ. От этой мысли во мне вспыхивает желание. Но когда до меня доходит смысл песни, я выхожу из транса. Песня явно предназначена для нас. Слова на чужом языке, но чувства понятны. Она предупреждает меня, и я не хочу ей перечить.

После песни я прощаюсь и ухожу, хотя Тео уговаривает меня остаться. А может, опасность исходит от Селены?

Тео пообещал сообщить, что скажет его друг, Никос, который, возможно, поможет мне в поисках картины. И предложил принести свежей рыбки. Насчет последнего я вежливо уклонилась, сказав, что занята, но, может быть, оставим это до следующей недели. Я понимаю, что он чувствует взаимное влечение, возникшее между нами, но витать в облаках бессмысленно. Ничего хорошего из этого не выйдет.

Кристина, которая решила, что я почти ничего не съела, отпустила меня, только нагрузив едой большую одноразовую тарелку, и снова извинилась за Марию. Я заверила ее, что все в порядке, а сама расстроилась. Неужели мама специально привела меня сюда? Перья, стопка фотографий, готовых упасть мне на ноги в гардеробной, и копия пропавшей картины, оставшаяся мне как ключ к разгадке. Трудно понять разницу между тем, за что цепляется ноющее сердце, и настоящим.

Когда я возвращаюсь по холму к дому, внезапный шорох в кустах заставляет меня подпрыгнуть и громко завизжать.

– Эй! Кто там?

Я готова драться или бежать. Ответа нет, но при новом хрусте ветвей я отступаю туда, откуда пришла.

Я здесь совсем одна. Хотя Метони не славится преступлениями, появись тут «опасный незнакомец», как учат детей, помочь мне некому. Кругом темно, и откуда исходит шум, я не вижу.

Я просматриваю кусты и подлесок. Защититься нечем, разве что тарелкой пахлавы и салата, но она не поможет против чокнутого с мачете. Уловив внезапное движение, я вздрагиваю.

Человек, я уверена. Или показалось? Сердце колотится, как сумасшедшее. Мысли мечутся между чудаком с пристальным взглядом, Селеной и неизвестным убийцей в маске. Еще один внезапный шорох в подлеске – и я бросаю тарелку, накрытую фольгой, и несусь вверх по крутому склону, лихорадочно оглядываясь в темноте, выискивая следы погони. Я вздрагиваю, видя краем глаза тени, и на глаза наворачиваются слезы.

Запыхавшись, я подбегаю к дому. Нащупав ключ, умудряюсь распахнуть дверь, захлопнуть ее за собой и быстро запереть. Прислонившись спиной к двери, я прислушиваюсь к шагам сквозь стук сердца.

Я медленно опускаюсь на пол и закрываю лицо руками. От горького привкуса красного вина сводит желудок, сохнет во рту. Прижавшись ухом к двери, напрягаю слух, но слышу только, как кровь приливает к ушам и бьет в барабан выдуманного ужаса – вот глупая. Наверное, это была какая-то зверушка.

Я медленно выпрямляюсь и осматриваю комнату, убеждаясь, что все ставни закрыты. Глоток за глотком выпиваю стакан воды, который держу дрожащими руками. Я кладу руки по обе стороны от раковины и пытаюсь успокоиться. Образ Тео мелькает у меня в голове. Может, зря я дала ему номер телефона?

Но если он поможет через друга в Афинах отследить картину Метони, то потом я смогу держать его на почтительном расстоянии. Хотя сама я не против более близких отношений.

Я выключаю чайник, и мое сердце возвращается к обычному ритму. Нужно сосредоточиться на поиске картины, иначе поездка будет напрасной тратой времени.

Я решаю послать письмо Тони Джовинацци, напомнить, что я в Греции, и попросить о встрече.

Нутром чувствую – здесь я очень хорошо понимаю маму… будто мне было суждено сюда приехать. Эта мысль меня успокаивает, разгоняя недавние страхи. Мама, наверное, знала, что я наткнусь на фотокопию картины и захочу ее найти. Но почему я, как в сказке, должна пойти «туда, не знаю куда, и принести то, не знаю что». Почему не оставить мне или Арабель четких инструкций, хотя бы намекающих, где копать? У нее было достаточно времени, чтобы уладить все дела, она знала, что умирает, почему она пустила это дело на самотек?

Глава 9

– Kaliméra, énafrappé, metrio, megálaparakaló.

Я уверенно заказываю фраппе́ – покрытый молочной пеной холодный, не очень сладкий кофейный напиток.

– Я жду такси.