Последнее письмо (ЛП)

— Боже, нет, — он потянулся к моей руке, но я отдернула ее. — Элла, это не то, о чем нужно беспокоиться.

— Объясни.

— Сразу после того, как я приехал сюда, кое-кто появился и попросил меня вернуться, но я отказался. После того, что случилось, я все равно не гожусь для возращения, а Хавок может слушаться ребят, но она не будет принимать рабочие команды от других кураторов.

— А, еще одна женщина, которой ты испортил жизнь, — сказала я, салютуя ему своей бутылкой с водой.

— Я воспринимаю это как комплимент, — он облокотился на стол, опираясь локтями на темное полированное дерево.

— Не стоит.

— Этот… парень предложил мне техническую возможность — взять временную инвалидность. Это позволило бы мне сохранить все армейские условия, не появляясь на службе. Я мог бы вернуться, когда захочу, если бы просто подписал бумаги, которые начинались с годичного срока и могли быть продлены до пяти. Он полностью проработал систему, сделав все, чтобы дать мне возможность легко вернуться.

— И ты согласился, — я даже не могла смотреть в эти глаза. Как только я это сделаю, он убедит меня, что остается, хотя все доказательства говорят об обратном.

— Я отказался.

Мой взгляд метнулся к его глазам.

— Но в тот вечер, когда я понял, что могу вписать Мэйзи и Кольта в свою страховку, я понял, что должен подписать бумаги. Это был единственный способ обеспечить им стопроцентную страховку.

— И когда ты это сделал?

— В то утро, когда я пришел к Джеффу. До истечения срока действия предложения оставался ровно один день.

— Почему ты мне не сказал? — крошечная частичка моей подозрительности исчезла.

— Потому что я знал, что ты ненавидишь все, что мы делаем, какую жизнь ведем. Ты бы подумала, что я подписываю эти бумаги в качестве машины для побега, когда закончу играть в дом здесь, в Теллуриде. Я прав? — он откинулся назад и вопросительно поднял бровь.

— Возможно, — признала я. — Но винить меня не стоит, правда? Такие парни, как Райан, и ты… и… — Хаос. — Вам всем постоянно нужна потребность в острых ощущениях. Райан как-то сказал мне, что больше всего он чувствует себя живым в разгар перестрелки. В те моменты все происходит в ярких красках, и остальная жизнь из-за этого немного блекнет.

Бекетт поиграл кончиком кепки и медленно кивнул.

— Да, такое может случиться. Когда у тебя высокий уровень адреналина, обостренное чувство жизни и смерти, обычные повседневные дела кажутся менее важными. Как будто жизнь — это канатная дорога в Диснее, а бой — это американские горки: взлеты, резкие падения, повороты. Вот только иногда на этих горках гибнут люди, и это заставляет тебя чувствовать себя еще более удачливым и чертовски виноватым.

— Тогда почему бы мне не ожидать, что ты вернешься к этому? Если мы едем по канатной дороге, тебе должно быть скучно, а если нет, то когда-нибудь станет скучно.

— Потому что я люблю тебя, — он сказал это с такой невероятной уверенностью, как если бы кто-то сказал, что мир круглый или океан глубокий. Его любовь была очевидным выводом.

— Потому что когда я целую тебя, занимаюсь с тобой любовью… Когда мы вместе, ты затмеваешь все это. Это даже не на заднем плане, этого просто не существует. Смерть никогда не беспокоила меня раньше, потому что мне нечего было терять. Меня никто не любил, и я заботился только о Райане и Хавок. Но я не мог бросить вас. Я не мог отправиться на другой конец света и беспокоиться о тебе, о детях. Я не мог идти в бой с прежней эффективностью, потому что знал: если я умру, ты останешься одна. Понимаешь?

— Я твой криптонит, — это прозвучало не очень лестно.

— Нет, ты дала мне то, что я могу потерять. С другими женатыми парнями все в порядке, но, возможно это потому, что у них не было такого испорченного детства. Любовь для них была лишь канатной дорогой. Ты — первый человек, которого я когда-либо любил, и первая женщина, которая когда-либо любила меня. Ты — американские горки.

И это стало булавкой в моем пузыре гнева, и он окончательно лопнул.

— Ты должен был сказать мне.

— Мне жаль. Я должен был сказать тебе. Но я не хотел рисковать, — он сел прямо и взял меня за руку, глядя мне в глаза с таким напряженным выражением лица, что у меня мурашки побежали по позвоночнику. — Если я и скрываю от тебя что-то, то только потому, что боюсь потерять тебя. Все эти американские горки? Я никогда не чувствовал ничего подобного. Никогда мое сердце не покидало мое тело и не принадлежало кому-то другому. Я не знаю, как строить отношения, и я обязательно все испорчу.

Я провела большим пальцем по нижней стороне его запястья.

— У тебя все хорошо. У нас все хорошо. Если подумать, это и мои самые долгие отношения. Просто не скрывай от меня ничего, хорошо? Я всегда могу разобраться с правдой, а ложь… — я сглотнула комок в горле. — Ложь — мой жесткий предел. Я должна быть в состоянии доверять тебе, — и я все еще доверяла, даже несмотря на то, что он скрыл от меня эту деталь.

— Есть вещи, которые могли бы изменить твое отношение ко мне.

— Ты этого не знаешь.

— Знаю, — он был так уверен.

— Тогда попытайся.