Последнее письмо (ЛП)

Он улыбнулся, и мое сердце снова сделало кувырок. Это было как чистый солнечный свет, укол безудержной радости, которой я не испытывал с тех пор, как… я даже не мог вспомнить, когда.

— Ты говоришь на ее языке?

— Конечно. Я тот, кого называют ее куратором, но на самом деле она моя.

— Вы с ней служили? — он не поднял на меня глаза, явно получая слишком много удовольствия от наблюдения за Хавок.

— Ну, раньше служили. Но мы оба уходим на пенсию.

— Так ты солдат?

— Да, раньше был, — я по привычке провел рукой по спине Хавок.

— И кто ты теперь?

Такой невинный вопрос с невероятно тяжелым ответом. Я был солдатом в течение десяти лет. Это был мой выход из ада приемной семьи. Я был лучшим солдатом из всех возможных, потому что провал был недопустим, если это не означало возвращения к той жизни, из которой я вышел. Я пообещал себе, что никогда не дам им повода выгнать меня, и в течение десяти лет я ел и спал, служа в армии. Я заслужил свое место.

— На самом деле я не знаю, — честно ответил я.

— Ты должен это выяснить, — парень бросил на меня серьезный взгляд. — Взрослые должны знать такие вещи.

В моей груди зазвенел смешок.

— Да, я поработаю над этим.

— Мой дядя был солдатом.

Мой желудок сжался. Какой была грань? Как много ты мог рассказать чужому ребенку? Что Элла хотела бы, чтобы он знал?

К счастью, долго размышлять мне не пришлось, потому что ее внедорожник пронесся по грунтовой дороге рядом с моим домиком. Она затормозила, и вокруг шин поднялось облако пыли. Мое сердце заколотилось от предвкушения. Сколько мне, черт возьми, было? Пятнадцать?

— Дерьмо. Она нашла меня

— Эй, — мягко сказал я.

Он посмотрел на меня, его нос и рот сжались.

— Не ругайся.

— Дерьмо — не самое плохое слово, — пробормотал он.

— Почти всегда можно найти слово получше, и мне кажется, что твоя мама позаботилась о том, чтобы ты был достаточно образован, чтобы найти его. Пусть она гордится тобой.

Выражение его лица выпрямилось, и он торжественно кивнул.

— Кроме того, судя по ее лицу, у тебя уже есть проблемы, — прошептал я.

— Колтон Райан Маккензи! — крикнула Элла, направляясь к нам. — Что, черт возьми, ты здесь делаешь?

Я встал, и Хавок тут же отступила в мою сторону.

— Да, — согласился Кольт, встав по другую сторону от Хавок. — Среднее имя означает, что меня посадят под домашний арест, — закончил он шепотом.

Элла прошла остаток пути до причала, и от нее волнами исходила ярость. Но поверх этой ярости был ледяной страх. Я ощущал его так же уверенно, как если бы она принесла с собой снежную бурю. Ее светлые волосы были свободно заплетены в косу, которая спадала чуть выше жилетки, а эти джинсы…

Я перевел взгляд обратно на нее, и в данный момент она сверлила дыру в Кольте.

— Ну? Что ты можешь сказать в свое оправдание? Берешь свой квадроцикл? Никому не говоришь? Сидишь здесь с незнакомцем? Ты напугал меня до полусмерти!

Боже, она была прекрасна в гневе, и это была единственная эмоция, которую я видел у нее с тех пор, как попал сюда. Каждый раз, когда я сталкивался с ней, она просто приподнимала бровь и говорила: «Мистер Джентри». По крайней мере, в данный момент ее гнев был направлен куда-то в другое место.

— Я прошел проверку, получил допуск и все такое, — сказал я ей.

Она бросила на меня взгляд, от которого у меня перехватило дыхание, и я почти обрадовался, что у меня никогда не было настоящей мамы. Этот взгляд был из фильмов ужасов.

Глаза Кольта расширились, и он прижал кулак ко рту.

— Кольт, — предупредила Элла, скрестив руки.

— У него есть собака, — сказал Кольт.

— И это дает тебе право не только вторгаться в пространство гостя, но и подвергать себя опасности? Когда я прямо сказала тебе не беспокоить мистера Джентри?

Ауч. Похоже, это объясняло, почему на встречу с Кольтом ушло две недели.

— Он не возражал. Он сказал мне, что она служебная собака и раньше была солдатом. Как и он. Знаешь, как дядя Райан.

Лицо Эллы опустилось, пелена печали затуманила ее глаза. В этот момент я увидел ту усталость, о которой она мне писала.

«Иногда кажется, что мир рушится, а я одна в центре, и мои вытянутые руки пытаются его удержать. И я так устала, Хаос. Не могу не задаться вопросом, как долго я смогу продержаться, прежде чем мы все рухнем под тяжестью».

Письмо номер семнадцать. Я увидел женщину, написавшую эти письма, которая пленила меня лишь своими словами. Мои пальцы сжались от желания притянуть ее к себе, обхватить руками и сказать, что я буду держать этот мир столько, сколько ей нужно. Именно поэтому я и оказался здесь, чтобы сделать все возможное для ее поддержки. Но я не мог этого сказать, потому что если Хаосу она могла позволить сделать это, даже принять его любовь, то Бекетту — нет. И если бы она узнала, почему я хранил этот секрет… что ж, она, вероятно, похоронила бы меня там, рядом с Райаном. Бог знал, что я уже сто раз желал себе такой участи.

— И я уверена, что он сказал тебе, что работал с дядей Райаном? — спросила Элла, ее взгляд с неодобрением переместился на меня.

Ах, вот почему она внесла меня в список запрещенных к посещению.