…Военный следователь Аф-Мыжиг был сравнительно молод, но уже неповоротлив, одышлив и толст — болезненное ожирение, не от сытной жизни нажитое, а от дрянной суррогатной пищи. Ни одного зачёта по физподготовке и спецподготовке он сдать не мог (кроме, разве, стрельбы по неподвижной мишени), и любого другого на его месте давно бы уже наладили на передовую в качестве пушечного мяса. Но у Аф-Мыжига имелось два отличительных достоинства: острый аналитический ум и дядя в военном министерстве. Поэтому на службе его продолжали держать, но чтобы не мозолил глаз начальства своим неподобающим видом, заслали куда подальше, на самый передний край, в пропитанный радиацией Выргр: авось да помрёт от лучевых болезней, если раньше бомбой не накроет…
Так, пренебрежительно и цинично, рассуждали чиновники в центральном управлении. Но прифронтовые сослуживцы относились к толстому следователю совсем иначе, с большим уважением. И ценили они его не за дядю — что за дело до военного министерства тому, кто каждый день ходит под смертью? Просто он на самом деле был очень толковый специалист, именно ему непосредственное начальство поручало самые трудные, бесперспективные или
Новое дело оказалось из их числа. Неприятное. Скользкое. Ошибки в их работе вообще недопустимы, но в этом случае — особенно. Государства разные, государства воюют, но церковь как была единой, так и осталась, и вступать с ней в конфликт крайне нежелательно… Эх, да и не в церкви суть, не в попах с их сладкими песнями! Создателей прогневить страшно — вот главное! Создатели не любят, чтобы обижали их избранных слуг, Создатели карают беспощадно… С другой стороны, окажись монахи ряжеными — это ведь какая удача! Простая полевая полиция обошла саму контрразведку! Задержала разведгруппу из трёх… нет, надо присчитать вон того, что висит — чего ему зря болтаться? — и внести в рапорт… Да, значит, так:
Впрочем, рапорты сочинять пока рановато. Надо сначала их выбить, показания-то… Ах, чёрт, забыл! Нельзя
… Минут двадцать он не предпринимал ничего, только покачивался на неудобном казённом стуле, слишком узком для его обширного зада, и внимательно разглядывал новых задержанных.
Они сидели на коленях у стены, почтительно опустив глаза, смирные и безмолвные. Один — средних лет человек. Здоровенный же, чёрт, такого хоть сейчас в гвардейский десант! Двое — «дети болот», очень молоды, но не ровесники. Тот, что помладше — страшненький, убогонький, ударишь раз — и загнётся. Старший… Да, этот другой, этот красавчик, жаль, если и вправду монах… Странно, но почему-то он кажется смутно знакомым… Хотя, все они, мутанты, на одно лицо…
Аф-Мыжиг никуда не торопился, таков был его жизненный принцип. Он медленно раскрыл папку, медленно извлёк из портфеля ручку с золотым пером — не любил писать дешёвыми казёнными, они всегда пачкали пальцы и оставляли неровный, слишком жирный след. Будто бы нехотя приступил к допросу: кто такие, откуда, куда, зачем? Расспрашивал обстоятельно, подетально, старался сбить с толку неожиданными переходами, но ничего нового для себя не почерпнул. Изложенную красивым монахом версию он уже слышал от патрульных. И в показаниях монашек не путался, на провокации не поддавался. (Откуда было знать простому квандорскому следователю, что все его нехитрые полицейские уловки допрашиваемому были знакомы едва ли не с раннего детства, и он с лёгкостью умел их обходить.) Кто другой на места Аф-Мыжига, пожалуй, махнул бы рукой на это безнадёжное дело и перешёл к допросу с пристрастием. Но Аф-Мыжиг решил прежде испытать ещё один способ. Велел привести попа из ближайшего храма Вдовицы: пусть потолкует с единоверцами о сакральном, вдруг да и подловит на чём? Безбожники-арингорадцы веру отринули, и в богословии не сильны. Разведка у них на высоте, резидентов готовят очень тщательно, но есть вещи, которые просто так не заучишь, которые надо понимать сердцем… Так сказал себе следователь Аф-Мыжиг, принимая решение. Но на самом деле, в затаенных глубинах души он не надеялся, что священнику повезёт больше, чем ему самому. Просто ему отчаянно хотелось сложить с себя ответственность — не перед людьми, не перед начальством своим — перед тремя Создателями и их матерью.