Последнее прибежище

Вскоре после этого Гонгадзе пришёл ко мне брать интервью для «Украинской правды» по поводу произошедшего. Взял и ещё у одного члена Нацсовета. Его интервью он разместил на сайте, моё — нет. Когда я спросил причину, то узнал, что моё интервью слишком резкое. Это было, между прочим, незадолго до его исчезновения. По-моему, это было во время нашей последней или предпоследней встречи. У меня сложилось впечатление, что Гонгадзе обслуживает мощную силу, противодействующую Кучме, но самостоятельной роли он не играет. Я понял, что ему просто не позволили поставить моё интервью и не потому, что оно слишком резкое. Он размещал не менее резкие материалы на своём сайте. Просто у Кучмы тогда были противники с двух сторон. Мы воевали с ним с позиции сил, настаивающих на дружбе с Россией, а другие — с позиции западного мира. И мой материал их не устраивал. А если бы он не устроил Георгия, а не его хозяев, он бы сказал мне об этом сразу. Тем более, его сайт не имел никакого реального влияния в то время. Там было тогда примерно 200–300 посетителей в сутки. Теперь мне понятно, что Георгию его хозяева уготовили другую роль.

Забегая вперёд, перенесёмся из 2000-го в 2005 год. В то время, после прихода к власти Ющенко, я судился с Верховной Радой Украины по поводу незаконного формирования Национального совета Украины по телевидению и радиовещанию, того самого органа, который я создавал с парламентской трибуны в 1994 году и возглавлял в 1999–2000 гг. В процессе этой «войны» с попыткой сторонников В.А. Ющенко узурпировать власть в Нацсовете по ТВ и РВ я встретился с одним человеком, который в своё время занимал очень и очень высокий пост в Генеральной прокуратуре Украины. И вот я спросил его — а не задавалось ли следствие вопросом, как оказались возможными столь масштабные акции, связанные с требованием найти Гонгадзе сразу же после его исчезновения? Надо было бы видеть изумление на лице этого бывшего прокурора. Он ошарашенно ответил, что следствие велось по старинке — искали улики, опрашивали свидетелей, но никто не додумался глянуть на вопрос именно с этой стороны. Дело в том, что я в 1993–1994 годах был вторым секретарём Луганского ОК КПУ — секретарём по оргвопросам. И мне самому приходилось готовить различные массовые мероприятия. В том числе и митинги. Конечно, не такие масштабные, как после исчезновения Гонгадзе, но со времени своей оргработы я смотрю на любую массовую акцию именно с точки зрения организатора, а не участника.

После исчезновения Гонгадзе я, как и большинство людей, верил в его смерть. А как его товарищ, пусть и не близкий, очень сочувствовал Георгию. И когда я начал оценивать масштаб акций, связанных с исчезновением Гонгадзе, я понял, что подготовка таких массовых мероприятий должна была начаться ещё при его жизни. Например, на мероприятиях использовались футболки с силуэтом Георгия — а ведь их надо было спроектировать, заказать и изготовить, доставить на митинг, одеть участников заблаговременно. Не говоря уже о тысячах свечей, плакатов и транспарантов, о сборе самих участников, о создании мощного «информационного вала» вокруг этого события, об использовании СМИ для освещения акции и многом-многом другом. Такие мероприятия не могут быть спонтанными. Такие акции тщательно готовятся.

Потом появились плёнки Мельниченко. Так назывались распечатки прослушиваний кабинета президента Л.Д. Кучмы, якобы записанные его охранником. Хотя все специалисты утверждают, что за этой акцией стоял не «герой-одиночка», а мощная структура. Моя фамилия, кстати, тоже фигурирует на этих плёнках во время разговора президента Л.Д. Кучмы с моим преемником по руководству Нацсоветом Украины по телерадиовещанию Б.И. Холодом.