Последнее приключение странника

– Я соглашусь. А что еще мне делать?

Я ответила, не задумываясь, хотя сама себе отказывалась задавать этот вопрос. Он был слишком безжалостным. Слишком справедливым. Слишком несправедливым.

– Прежде всего я буду их защищать. Они не поговорят с Иваном до тех пор, пока я не буду твердо уверена, что он поведет себя с ними должным образом.

Я была измотана. И мне еще нужно было убеждать и успокаивать родных. Хотя вчера, на пике своих страхов, я действительно поддалась панике, сегодня я трезво оценивала, насколько сильнее стала. Я была готова встретиться лицом к лицу с угрозой и сражаться за спасение нашей жизни. Я подошла к матери и нежно поцеловала ее в щеку.

– Все в порядке, мама, иди на свою гимнастику. Все обязательно утрясется. Вспомни, что сказал Эрван: Иван никогда не объявится. Он уехал, не собираясь возвращаться. А когда его известили о том, что после стольких лет я намерена развестись, его одолело любопытство. Вот и все. И ничего больше.

Я с силой хлопнула в ладоши. Я переигрывала. Они это понимали, и я тоже.

– Ладно, меня ждет “Одиссея”! Кстати, по-прежнему никаких идей насчет нового названия?

Все грустно покачали головой.

– Давайте, шевелитесь!

Я подошла к отцу, чтобы он поцеловал меня в голову, и его поцелуй был более горячим, чем всегда. Я расцеловалась с Люсиль, которая улыбнулась мне, успокаивая, и крепко обняла Эрвана.

– Еще раз извини, – сказал он.

– Понимаю, что ты рвешься меня защитить, но твоя младшая сестра, похоже, наконец-то стала взрослой.

Шли дни, и один мало чем отличался от другого. Я работала, дурачилась с Паломой, болтала с клиентами. По утрам отец пил кофе в нашем баре. Эрван опять работал дистанционно, сидя за столиком “Одиссеи”. Он и сбежал было из-за того, что не знал, как сообщить мне, что нашел Ивана, но теперь вернулся. Я старалась воспользоваться их с отцом присутствием, чтобы немного их успокоить и подтвердить, что еще ничего не обсуждала с детьми.

Я прикладывала все силы, чтобы вести себя нормально с Улиссом, Лу и Мило.

Непохоже, чтобы мне это хорошо удавалось.

Двое старших все чаще переглядывались, в особенности за столом. Они то и дело косились на меня, после чего заводили свой привычный безмолвный диалог, как это умеют делать братья и сестры. И постоянно шушукались – я не раз заставала их за этим. Каждый вечер они закрывались в комнате одного из них, что не входило в их привычки, поскольку обычно они или задирали друг друга, или старались не замечать. И вдруг они объединились, правда, держа Мило на расстоянии. Даже не спрашивая их мнения, я приняла решение: когда я сообщу им новость, младший сын ее не услышит, по крайней мере, не сразу. Я не могла говорить с ним теми же словами, что со старшими. Между тем час пугающего меня объяснения неумолимо приближался: долго я в таком ритме не протяну. Тем более что я стала меняться к худшему. Я снова тускнела, замыкалась. Иван тенью навис над нашей жизнью, над моей жизнью, над моей душой, как минимум. Я отказывалась уступать ему победу в этой битве. Таясь от детей, я усложняла свое положение. Безусловно, мой материнский долг призывал меня щадить их чувства, ограждать от неприятностей, но я не исполню его, если буду скрывать от них новости об отце. Их беспокойство служило тому подтверждением. Еще не стоило забывать, что их эта перемена касалась больше, чем меня. Для меня Иван уже был никем, я чуяла это нутром. Для них же дело обстояло иначе.

В моей каждодневной рутине появилось единственное изменение: на вечерней прогулке с Дус я больше не выходила на набережную Ба-Саблон. Я избегала Гари. Судя по всему, он, в свою очередь, держался от меня на почтительном расстоянии, поскольку ни разу не появился в “Одиссее”, даже в компании коллег-водолазов, шумно ворвавшихся в мой бар однажды вечером. Как после нашего первого разговора, когда я автоматически направилась к порту, я и теперь шагала в том же направлении, но останавливалась на полпути и издалека смотрела на освещенные окна его квартиры. Я опасалась, как бы он не заметил меня под окнами и не подошел ко мне. Постояв, я вздыхала и шла обратно, чувствуя одновременно и облегчение, и разочарование. Облегчение, потому что была избавлена от нового разговора об Иване. Разочарование, потому что Гари оказался впутан в нашу историю, и я из-за этого переживала. Я помнила, что меня сразу потянуло к нему. Еще когда мы разговаривали с ним в первый раз, до того, как он раскрыл правду. Мне было трудно в этом разобраться, тем более что после бегства Ивана ничего подобного со мной не случалось. Почему именно он вызвал отклик в моей душе? Возможно, этому притяжению не суждено перейти в нечто большее? К тому же неизвестно, насколько оно взаимно. Об этом я никогда не узнаю. По сравнению со всем остальным это не очень существенно, не уставала я повторять себе, когда думала о нем, а думала я о нем слишком часто.