Последнее пристанище

— К Луи… к графу де Ла-Клермон.

— Время позднее, граф уже спит и просил не беспокоить его.

Кадан едва открыл рот, чтобы придумать объяснение своему ночному визиту, как женский голос раздался со стороны лестницы:

— Пропустить его. Это ко мне.

Кадан вздрогнул, узнав этот голос, и медленно поднял взгляд.

Софи смотрела на него, и в глазах ее читалось то же выражение, они будто бы говорили: "Это ты".

— Впрочем, нет, — добавила она, оглянувшись на коридор, — я сама выйду и поговорю. Подождите меня в саду.

Кадан кивнул. Мысль о том, что за эти пять минут Сигрун позовет полицию, и его вышвырнут вон, промелькнула в голове и тут же отступила — Кадан почему-то верил ей, хотя сам до конца не понимал причин.

Он вышел в сад и присел у фонтана, из жерла которого били последние ледяные капли воды. Близилась зима, и в ближайшие дни все фонтаны должны были отключить.

В саду было холодно, и Кадан плотнее закутался в плащ. Он посмотрел вверх, вглядываясь в окна второго этажа и все еще надеясь различить Луи, когда задумчивость его прервал ледяной голос:

— Вы. Вам хватило наглости явиться сюда.

Кадан вскинулся, поднимаясь с парапета, на котором сидел, и шагнул к Софи.

— Сигрун, завтра будет дуэль.

Наступила тишина. Только слышно было, как журчат за спиной Кадана капли воды.

— Когда ты успел, — прошипела Софи и стиснула кулаки.

— Сделай что-нибудь, — перебил Кадан ее. — Останови Рауля и я обещаю, я увезу Луи, ты никогда больше не увидишь ни меня, ни его.

Губы Сигрун дернулись, и мгновение она молчала, а затем ее голос снова разрезал звенящую тишину:

— А если я не хочу? — спросила она, и теперь наступила очередь Кадана молчать. — Он уже принадлежит тебе, — бессильно продолжила она, — чтобы я ни делала… ты в самом деле его околдовал.

Кадан покачал головой.

— Он не нужен мне, — устало произнес он, — не моя воля и не моя вина, что он не любит тебя. Но если ты не остановишь его — разве что-то изменится? Все лишь повторится еще раз.

— Нет, — отрезала Сигрун, и лицо ее отразило злое торжество, — это последний раз.

— Что?

— Жизнь — это колесо, — сказала Сигрун устало и зло, — и я больше не хочу вращаться в нем. Проклятье снято.

Кадан молчал.

— Но это значит, — наконец произнес он, — что завтра Луи… или Рауль… погибнут насовсем. Неужели тебе не жаль его?

— Нет. Будет наконец восстановлен естественный порядок вещей.

— Пусти меня хотя бы попрощаться с Луи.

Сигрун покачала головой и отступила в тень.

— Я не позволю тебе, — сказала она. — Ты уничтожил нас всех. Ты не заслужил.

Сделав еще шаг назад, она резко развернулась и направилась в дом. А Кадан остался стоять в саду, бессильно сжимая кулаки.

Сигрун поднялась на второй этаж. Длинный узкий коридор с окнами на юг протянулся вдоль всего здания, позволив разделить дом более чем на два крыла.

В окнах его стояла темнота, и только свеча в руках Сигрун едва заметно разгоняла мрак.

Сигрун направилась к себе, но успела сделать лишь два десятка шагов.

Она замерла, когда дверь в комнаты Рафаэля оказалась по правую руку от нее. Помешкав несколько секунд, она отстегнула от пояса связку ключей и, вставив один в замок, повернула его. Подергала ручку — проверяя запор. Изнутри дверь открыть было теперь нельзя. Сигрун кивнула самой себе и двинулась дальше, в темноту.

Луи с трудом заставил себя уснуть, и весь следующий день он не знал до конца, пойдет ли в кафе Хугельмана или нет. Едва забрезжил рассвет, взяв собранный чемодан, он покинул дом, не прощаясь ни с кем, и отправился на вокзал — не было сил смотреть Лихтенштайнам в глаза и не хотелось знать, как проживет этот день Рафаэль.

Решение виконта казалось ему позерством, бессмысленной глупостью, от которой зависели сейчас жизнь самого Рафаэля, собственная жизнь Луи и — как невольно думал Луи — возможно, жизнь Кадана, который сказал, что не хочет жить без него.

Линии их судеб сплетались в клубок, от попыток распутать который у Луи начинала болеть голова. Все, что он мог сделать — это попытаться защитить Кадана, который должен был выжить чтобы ни произошло. Потому он вручил одному из лакеев десять гульденов и распорядился после окончания "событий в кафе Хугельмана" — как выразился он — отправиться к Локхарту и передать, что Луи будет ждать его в Хоэнзальцбурге. Вместе с лакеем он передавал билет на поезд. Лакею же Луи оставил чемодан — на случай, если тот еще понадобится ему.

Сам он весь день старался держаться вдали от центральных улиц и не переставая думал о выборе, который поставил перед ним Рафаэль. Луи драться не хотел. Рафаэль был мальчишкой, и он не хотел отвечать за его глупость головой. Но и позволить себе сбежать Луи не мог.

Потому в назначенный час он вошел в двери кафе Хугельмана с твердым намерением переубедить Рафаэля — и только в самом крайнем случае прибегать к стрельбе. Он думал к тому же о возможности, которая позволила бы ему выйти из этого бессмысленного поединка с честью: отдав право первого выстрела Рафаэлю, он мог отложить второй. Таким образом этикет был бы соблюден, и они обошлись бы без жертв — если, конечно, первая же пуля Рафаэля не угодит ему в сердце или в голову.