Последнее пророчество Эллады (СИ)

Она была нимфой-нереидой с водичкой вместо мозгов, и Таната совсем не удивило, что её великая и чистая любовь к Невидимке оказалась настолько недолговечной.

Может, тогда, в начале, его и можно было удержать на краю. Вот так вцепиться в него и сказать: не отдам. Ты мой, мой, не отдам, не пущу. Но до глупой нимфы это так и не дошло — пока ещё можно было что-то исправить, она ревела на плече у Гекаты и причитала, что боится. Его.

Пока Трёхтелая вправляла ей мозги в своих покоях, Танат выговорил столетний запас слов, пытаясь удержать Невидимку от падения в бездну. Только из этого ничего не вышло. Когда Левка более или менее осознала, что была неправа, и изволила высунуть нос из дворца, в сидящем перед ним смертном (смертном?!) уже и не осталось и тени того Аида, которого он знал.

Который был Владыкой Подземного мира, Кронидом, лавагетом, Невидимкой… и богом.

Тогда они с Левкой ушли в верхний мир — не на Олимп же идти ему, смертному — и Танат ещё пару веков присматривался к теням: не мелькнут ли где-то знакомые волосы.

Потом перестал.

— Убийца! — окликнул его Аид. — К тебе тоже будет маленькая просьба. Не вмешивайся.

Танат дёрнул крылом. Он и не собирался ни во что вмешиваться, всё равно их затеи обречены на провал — если только Аид не вернётся.

А он не вернётся.

Потому, что это — не он.

— Иногда я не понимаю тебя, Убийца, — медленно сказала Персефона.

Она не была такой дурой, как Левка (с точки зрения Таната, Левка являла собой эталонный образец дуры), и явно что-то подозревала. Хоть бы в верности Аресу не заподозрила, а всё остальное он выдержит.

— О, не волнуйся, я прекрасно понимаю Таната, — сказал не-Аид, в его тёмных (недостаточно тёмных!) глазах читалось тщательно укутанное насмешкой беспокойство. — Он полагает…

Его оборвал пронзительный визг Минты:

— Уииииии!!! Мама! Мама спустилась!

***

Пока Минта отвлекала внимание Деметры бурными восторгами, Танат незаметно отошёл в сторону, стараясь всё же не терять остальных из вида; так, Аид чертыхнулся, поминая какого-то варварского демона, достал из воздуха длинное чёрное одеяние и пафосно в него задрапироваться, скрыв и варварские штаны, и варварские сапоги.

Царица же, наоборот, растрепала волосы, передвинула пояс на сторону, стянула добрую половину одежд и принялась ме-е-е-дленно надевать их обратно, тщательно разглаживая каждую складочку и злорадно при этом усмехаясь.

Когда перед ней вырос разъярённый Арес, она ещё поправляла фибулу в форме граната.

— Ты! — завопил он. — Ты разрушила мой дворец!..

По плану Аида, глубокомысленная реплика Ареса должна была остаться без ответа. Так и случилось — не успела Персефона и рта раскрыть, как её сгребла в крепкие материнские объятия Деметра.

Рыдающая, причитающая на ультразвуке Деметра с висящей на ней и также рыдающей Минтой — Танат невольно порадовался, что оказался в стороне от этого тайфуна.

Арес попытался предъявить жене ещё какие-то претензии, но не смог перекричать драгоценную тещу и отвел взгляд в сторону.

В сторону некоего подозрительного типа в подозрительном чёрном хитоне.

Аид терпеливо подождал, пока недоумение на лице Ареса сменится узнаванием, и вкрадчиво произнес:

— Радуйся, племянник.

— А…а…а…

— Аид, — любезно подсказал… (Кто? Невидимка? Нет, показалось). — Меня зовут Аид.

— А… а что ты тут делаешь?! — сформулировал наконец Арес. Его лицо стремительно багровело, между бровями пролегла складка, руки слепо шарили по броне и попадали то по мечу, то по щиту, то по колчану с молниями Зевса. Спасибо хоть по сторонам не смотрел, а то наткнулся бы взглядом на своего вестника. Неудобно бы получилось.

Хотя, собственно, кому неудобно — уж точно не Танату.

Плевать он хотел и на Ареса, и на сверхурочную работу вестником. Да и душеводителем тоже.