Последнее слово

А еще он назвал мне несколько фамилий бывших сотрудников НКВД, помимо Смирнягина, у которых мы, если люди еще живы, могли бы уточнить данные. Так что теперь будем делать, Костя, ветер мы вызвали, когда ожидать урагана?

— Подготовь мне краткую и толковую справку, как твоя информация. И я с ней…

— В зубах, — подсказал Турецкий.

— Ага. Ну и что? Остришь? Зря. Могу тебя послать.

— Избави боже! — взмолился Турецкий. — Чур меня!

— Тогда не высовывайся. Пойду сам докладывать. А пока все это, — он хлопнул по листку Турецкого, лежавшему перед ним на столе, — табу! Для всех, без исключения.

— И моей бригады?

— Я неясно выразился? Ты Калужского проводил?

— Лично посадил в машину с нашим охранником и предупредил. Он старый чекист, объяснять не надо. А Грязнов не обидится, не знаешь? — спросил Александр Борисович с подковыркой. Ничего, Костю иногда тоже надо ставить на место, а то на шею сядет.

— Я сам с ним поговорю. А ты иди и занимайся делом, не мешай работать.

Турецкий не обиделся, потому что таков бывал в этом кабинете обычный финал бесед начальника с подчиненным.

5

А Вячеслав Иванович в это время на своей служебной «Волге» катил в Нижне-Кисловский переулок, где в элитном, можно сказать, районе Москвы уже давно проживал отец террориста Зайцева — Манербек Саидович Халметов. Как выяснила агентура Грязнова, старый Манербек — владелец нескольких официально зарегистрированных торгово-закупочных фирм и довольно известных в столице ресторанов, а что касается неофициальных, так про то и речи нет — пользовался большим уважением в чеченской диаспоре, обосновавшейся в Москве.

Даже если бы он не знал, к кому едет, то, едва войдя в квартиру, сразу бы понял — здесь царит дух кавказского дома. Все пространство большой квартиры было увешано и выстлано красивыми коврами, возможно, даже старинной работы, поскольку краски были глуховатыми, словно выцветшими. А в комнатах, уставленных низкой мебелью, уж точно напоминавшей богатое убранство сакли, — бывал в прежние годы на Кавказе Грязнов, достаточно повидал интересного, — на стенах висело, тускло блистая, оружие. Кривые сабли в серебряных, вероятно, ножнах с чернью и богатыми узорами, усыпанные драгоценными камнями, длинные кинжалы, старинные пистолеты и длинноствольные ружья, с которыми, наверное, еще воины Аллаха, под руководством Шамиля, воевали в позапрошлые века.

Низкая тахта, низкий столик, почти журнальный, кожаные расписные подушки для лежания. А широкие, круглые пуфы для сидения — это уже дань моде, из Египта их привозят туристы, видел Вячеслав Иванович. Так что о единстве стиля говорить не приходится, вон в дверном проеме на кухню виден «бошевский» холодильник. У Грязнова дома тоже такой стоит, но подешевле, а этот тысяч на пять в баксах потянет, да… Неплохо Халметов живет, не бедно. Одна беда в доме — единственный сын, да и тот, как понимал обстоятельства Грязнов, не удался. А супруга уже померла, так что нет у рода продолжения и есть о чем тужить старику.

Халметов осторожно, из-под густых, с сединой, нависших бровей поглядывал на гостя в ожидании неприятностей. А что иное мог бы принести в его дом милиционер в генеральской форме? Предложил сесть. Грязнов опустился на один из высоких пуфов, который сразу немного продавился под ним, но ничего, сидеть, если недолго, можно. А надолго Вячеслав Иванович и не рассчитывал.

— Я понимаю, что уважаемый гость пришел в дом с важным делом, и не хочу отвлекать его внимание нестоящими вещами. Но, может быть, вы все-таки не откажетесь от моего гостеприимства? Чай? Фрукты? — Он негромко хлопнул в ладоши.

И тотчас со стороны кухни пришла женщина средних лет в длинном национальном платье и с легкой косынкой на голове. Она внесла и поставила на стол большую плоскую вазу, полную виноградных кистей, абрикосов, слив и яблок. Так же молча удалилась.

Грязнов посмотрел на гору фруктов и несколько запоздало ответил:

— Нет, спасибо. Я не затем приехал сюда, чтобы распивать чаи с хачапури. Мне всегда нравилось, как его делали именно у вас, в Чечне. И давайте не будем разводить церемоний, Манербек Саидович, а сразу перейдем к делу. Я полагаю, вам хорошо известен этот человек?

Он достал из кармана ксерокопию портрета «родственника», приезжавшего в колонию, чтобы навестить сына Халметова, развернул его и подвинул по столу к старику. И еще подумал при этом, что вообще-то, то есть по большому счету, назвать Халметова стариком — это, пожалуй, большая натяжка. На вид-то ему лет семьдесят, и седая аккуратная бородка на это указывает, а по сведениям, полученным Грязновым, всего пятьдесят шесть, значит, он ненамного старше самого Вячеслава Ивановича. А уж себя Грязнов называть стариком вовсе не собирался!

Манербек взял лист, близко поднес к глазам, потом отодвинул и, по всему было видно, хотел уже отказаться от знакомства, даже рот приоткрыл. Но, наткнувшись на прямой, чуть насмешливый взгляд гостя, неопределенно покачал головой, пожал плечами, будто подыскивал верные слова для отказа.