Последнее слово

Гордеев имел цель посидеть за хорошим острым, кавказским ужином, за мягким вином и в спокойной обстановке обсудить, дать возможность и Николаю Анисимовичу с новой точки зрения взглянуть на прожитые три года и постараться, возможно, найти в них теперь щадящие, даже и юмористические моменты. Недаром же говорил классик, что человечество, смеясь, расстается со своим прошлым. Вот и надо для начала найти в себе силы улыбнуться, посмеяться над собой и ситуацией, чтобы после твердо уже уверовать, что прошлое, каким бы оно ни было, больше не вернется, и нужно жить действительно по-новому.

Но что-то психологическая помощь Гордееву удавалась слабо. Не действовала мирная, почти домашняя обстановка на Савина. Напротив, казалось все время, что его что-то беспокоит.

Он беспрестанно оглядывался, пристально присматривался к сидящим за столами соседям, и от этой его показной «пристальности» Гордееву становилось неудобно за своего визави. Юрия Петровича и самого словно бы давило что-то, он испытывал непонятное неудобство, причину которого объяснить себе не мог.

Невольно зашла речь о Екатерине Юрьевне. Гордеев только упомянул ее имя в связи с тем, что официальное соглашение на защиту было подписано от ее имени деятелями из фонда, выступавшими ее поручителями. Но стоило лишь прозвучать ее имени, как Савин нахмурился, ушел в себя. Потом с брезгливым выражением процедил, что не ожидал от нее такого предательства. Он всю жизнь заботился лишь о том, чтобы сделать ее жизнь спокойной и безоблачной, и вот — благодарность.

Не ожидал он предательства и от Игоря Самойлова, которого всегда считал близким другом. А оказалось, что они — Самойлов и Катерина — постоянно обманывали его, будучи любовниками, и только и ждали, чтоб избавиться от него. Он воображал, какая мерзкая радость охватила, должно быть, их, когда они узнали о том, что он арестован…

Гордеев пытался возражать, сказал, что он встречался с Екатериной Юрьевной и никакой неприязни в отношении к Николаю Анисимовичу с ее стороны вовсе не ощутил. Возможно, теперь говорит в нем оскорбленное самолюбие, тут он возражать не может, но и зря порочить женщину, когда она сама не имеет возможности защититься и как-то объяснить причины такого своего решения, было бы, наверное, не очень правильно. Но даже и такая обтекаемая форма возражения вызвала у Савина чуть ли не взрыв отрицательных эмоций. И Юрий Петрович даже пожалел, что случайно затронул этот вопрос, и постарался перевести разговор на другую тему — о будущем, которое, собственно, настало уже сегодня.

Поговорили о том, чем теперь станет заниматься Савин, к чему его больше тянет. С прежней службой было, разумеется, все полностью покончено. Устраиваться в какое-либо охранное агентство — дело бессмысленное: судимость за плечами. Оставалось разве что лишь то, к чему, как говорится, лежали руки. А у Савина с юности были «рабочие» руки, он умел и молоток держать, и гвоздь правильно забить, и шуруп вывернуть, и в электротехнике разбирался — сам всегда чинил, если что-то в доме перегорало или гас свет.

По ходу обеда и обрывочного, перескакивающего с одного предмета на другой, разговора Гордеев узнал, что в колонии Савин познакомился с парой хороших, толковых ребят, которые обещали по выходе на волю не оставить в одиночестве и беде своего доброго товарища. Вот на них он, собственно, и может рассчитывать.

А так, вообще?

Зря, наверное задал Гордеев этакий философский вопрос — ну а как вообще? Потому что состояние Савина вмиг изменилось. Только что сидел за столом и отхлебывал из бокала терпкое «мукузани», до которого оказался большим любителем еще с молодости, все понимающий и смирившийся со своей нелегкой и нелепой судьбой, пожилой уже человек, и вдруг его словно не стало. А его место снова занял какой-то упертый, агрессивный тип, который прежде всего заявил, что еще в лагерной своей жизни составил четкий план и теперь намерен привести его в действие. И в этом плане на первом месте стоит месть тем мерзавцам, которые поломали ему жизнь, уничтожили его семью, да и его самого, превратив в безвольную развалину. Но он им всем еще покажет! Они еще содрогнутся! У него еще хватит сил! Это будет такой салют его торжества, что они надолго запомнят эти сто залпов!..

С огорчением услышал Юрий Петрович слова «старой песни». Увы, с Савиным действительно произошла какая-то необратимая метаморфоза. И самое верное, что можно сделать в сложившейся ситуации, — это найти ему умного лечащего врача, который бы сумел помочь перебороть приобретенный в узилище комплекс. Если что-то из этого вообще может получиться.