Последнее слово девятого калибра

– Упаси бог! Что вы… Как вы могли подумать? В отношении вас я мыслю совершенно иными категориями. Я вот, к примеру, сейчас думаю следующим образом: что мне лучше сделать – юристу-паскуде язык отрезать или его семье кишки выпустить?

– Ты не тронешь семью, скотина!!!

Яростный голос Баварцева звучал все тоньше и смешнее по мере того, как Лисс удалял телефон от головы.

Заместитель директора тракторостроительного завода продолжал что-то кричать в трубку даже тогда, когда Михаил Юльевич, уже совершенно забыв о Сергее Львовиче, сказал:

– Интересно, на что он надеется?

– Может, он с ментами мировую заключил? Или, пока в Мрянске тырсился, в Верховном суде заточился?

Пропуская вопросы Саши мимо ушей, Михаил Юльевич выдохнул:

– Вот крыса какая хитрая, а! Ну никому нельзя верить. Даже себе.

И отключил от телефона питание.

Глава 7

Доехав на троллейбусе до Вознесенского переулка, Ремизов сошел и тут же растворился в толпе. В Мрянске с наступлением выходных улицы пустеют. В столице же, к великой радости впервые оказавшегося в ней Комика, все тротуары, наоборот, заполнились людьми. Ремизов зашел в первый же попавшийся бар и заказал пиво. Сидя за столиком, он пересчитал деньги и с разочарованием убедился, что их хватит на неделю самой скромной жизни. В банке по-прежнему лежала крупная сумма денег, но «чистильщик» Лисса по-прежнему боялся совать нос в эту финансовую организацию. Баварцев обещал перевести на его имя еще пятьдесят тысяч «зеленых». Если он этого не сделает, то очень сильно пожалеет. Юрист должен понимать, что за подобные шутки голову могут отвинтить не задумываясь. Единственное, что смущало Комика, это предположение о том, что по окончании всей этой эпопеи Лисс вернется в Мрянск победителем. Тогда денег не видать. Как бы то ни было, увиденное у дома на Рублевском шоссе позволяло быть уверенным в том, что если Михаил Юльевич в Мрянск и вернется, то только в виде груза «200».

Отхлебнув из стакана пену, Ремизов подумал и успокоился. Сейчас началась большая буча. Органы ищут крайнего. Лисс не в счет. Показывать пальцем на Комика он не станет, даже если его начнут рвать на части. За организацию заказных убийств судьи сейчас дают столько же, а то и чуть больше, чем за исполнение. Если же Лисс признается в убийстве судьи и начнет торг за минимальный срок, то есть сообщит мусорам, кого и когда убирал с дороги палач его сообщества по кличке Комик, да еще подскажет, как его побыстрее можно найти, то где у него гарантия того, что Комик не начнет пакостить аналогичным же образом?

– Никакой гарантии… – пробормотал Ремизов, попивая «Эфес пилснер». – Абсолютно никакой.

Нужно вычислить слабое звено. Кто у нас сегодня самый слабый игрок? Самый слабый игрок в этом туре – Сергей. В смысле – Львович. С этим согласны все члены команды. Кто тянет ее на дно? Он.

Шухер, наступления которого так боялся Лисс, случился. За судьбу мероприятия в целом и своем долевом участии Комик уже не задумывался. Это все позади, под обломками дома, разрушенного Лиссом. Неужели нельзя было просто сказать – «Игорек, Ремизов ты мой дорогой! Меня Феклистов что-то беспокоит. Так беспокоит, что плачу, когда писаю. На тебе десять «тонн» баксов – донесешь? – и попроси Феклистова меня не нервировать!»

И Ремизов бы донес и попросил бы, и рези Михаила Юльевича вылечил.

Ремизов находился в растерянности. Ничего лучшего, кроме мыслей о ликвидации Лисса, Беса и Баварцева, ему в голову не приходило. Комик понимал, что когда единственным выходом остается убийство, значит, дело швах. Начался гон, остановить который ни он, ни его оппоненты не в силах. Тем не менее Ремизов понимал и другое. Пока живы все трое перечисленные, покоя ему не будет. Свое отношение к Лиссу он уже продемонстрировал в Филях. Такое не прощается, за такое казнят. И ментам в таких случаях жертву не «сливают». Уже хорошо. Вот и определился основной источник повышенной опасности – Баварцев. Однако то, что в понятиях у Лисса, остается без малейших понятий у Баварцева. Слабовольный стряпчий способен лишь считать в Мрянске наворованные им деньги и покупать жене золотые цацки. Этому от органов дознания таить нечего. Его понятия – «чем больше сдашь, тем лучше».

– Представляю, как он расстарается… – прохрипел Ремизов, поднимая подбородок и вливая в себя остатки пива.

– Что вы сказали? – рядом возник официант.

– Я сказал: «Повтори».