Последнее слово техники. Черта прикрытия

Каким бы подавителем эффекторов ни воспользовался нападающий, на нейросети это оружие действовало так же хорошо, как и на всю прочую начинку Испепелителя. Нейрокружево выпало из сети. Последним сообщением, по ней ушедшим, вероятно, стал аварийный сигнал бедствия Я в полной жопе или что-то в этом роде. Она точно знала, что сообщение отправлено: где-то в центре ее головы с легким треском разломилась тонкая стеклянная нить. Впрочем, эта аналогия была далека от точной. Если пытаться подыскать определение получше... то было глуховатое, плоское дзыннь! между ушей. Она его наполовину услышала, наполовину ощутила остальными органами чувств. Теперь она хотя бы знала, что предоставлена самой себе. Не слишком утешительное знание.

Она рассеянно размышляла, почему разработчики тревожной сигнализации вообще позаботились о том, чтобы в подобных ситуациях нейросеть забивалась мусором. Оставить человека в такой переделке с мертвой нейросетью в сохранявшем способность мыслить органическом мозгу — решение не из самых очевидных. Но ведь это Культура, детка. Правда превыше всего, правда предпочтительнее лжи — сколь неприятна она бы ни была и как бы ни умножила печаль. Она слыхала о поборниках чистоты настроек, которые даже отказывались от наркосекреторных миндалин и систем болеподавления. Дескать, это все так, фальшивые нашлепки.

Чудаки они, однако.

Она была обездвижена, стала узницей своего костюма, бессильная даже пошевелиться внутри гелепенного кокона. А даже если б и могла, то после освобождения из костюма ей непременно пришлось бы гадать, как открыть заблокированную дверь тесной аскетичной рубки управления, до отказа набитой дополнительным оборудованием. Да и из самого корабля выбраться, наверное, не так-то просто.

Спустя четверть часа после того, как стало темно и тихо, она услышала мягкий далекий хлопок и почувствовала радостное возбуждение. Не иначе, надежды оправдались, кто-то пришел ей на помощь, и сейчас ее спасут! Но за этим ничего не последовало. Подумав, она решила, что корабль просто столкнулся с фабрикатором, который они сканировали в момент атаки, но, скорее всего, отскочил в сторону. Как бы там ни было, они куда-то падали, хотя и очень медленно — она не чувствовала ни вращения, ни кручения.

— Что проис...

Дерьмовые последние слова, исключительно дерьмовые. Даже с Ланом она не сможет попрощаться. Ни с кем не сможет. И с кораблем тоже.

— Что проис...

Безнадежно.

Очень, очень жарко. Она старалась отсчитывать про себя время, но даже это ей сейчас давалось с немалым трудом. Все затуманилось и поблекло. Все чувства, самосознание, юмор. Осталось только ощущение тепла, источник которого был где-то глубоко внутри. Ей показалось, что это нечестно, неправильно, ведь снаружи царил страшный холод — на таком-то расстоянии от центральной звезды системы. Корабль мертв или, во всяком случае, бессилен обеспечить себя энергией и теплом. А она покончит жизнь самоубийством с помощью теплового удара, если не успеет задохнуться. Она была слишком надежно укрыта пеногелем. Холод, без сомнения, найдет путь внутрь доспехов, но это займет немало времени: дни, десятки дней, а то и больше. Тем временем биохимические внутренние процессы, что делали ее человеком, поддерживали в ней жизнь и обеспечивали питание мозга, уже убьют ее, потому что теплу нет выхода из ее тела: костюм и корабль уже мертвы и не могут его отводить. Какой мрачный способ умереть...

Ей оставались считанные часы. До недавних пор она отсчитывала время с точностью до минуты, но потом жара стала давить на мозг, и она сбилась со счета. Теперь даже для исчисления остатка жизни она бы не смогла его возобновить. В какой-то момент, думала она, ее труп остынет до нормальной температуры тела, охладится после самоиндуцированного температурного скачка. Она не знала, когда это случится. В корабле очень тепло, а двойной слой доспехов сам по себе — прекрасный термоизолятор. Чтобы улетучиться наружу, такому количеству тепла потребуются дни.

Она начала плакать. Даже не поняла, когда. Страх, разочарование, первобытный ужас зверя, пойманного в ловушку, навалились на нее. Слезы скопились в уголках глаз — в мертвом, наглухо закупоренном костюме им не нашлось иного места. Если бы костюм функционировал в нормальном режиме, они бы уже давно стекли по капиллярным отводным трубочкам наружу. Она продолжала дышать, но очень медленно и неглубоко; на спине костюма были резервуары, соединявшиеся с остальными системами механически, а запасов регенерирующих поглотителей в них ей хватило бы, чтоб выжить в течение десятков дней. Проблема заключалась в том, что костюм облегал ее слишком плотно: она не могла нормально дышать, потому что грудные мышцы бессильны были полностью расширить легкие. Но так и должно было быть, иначе бы она получила несовместимые с жизнью травмы при огромных перегрузках. Костюм просто сделал свою работу, обездвижив ее в гелепенном коконе, но тогда он еще был исправен.