Читаем Последнее сражение. Немецкая авиация в последние месяцы войны, 1944–1945 полностью

Макс, двадцатиоднолетний юноша, остался один на один с Тирренским морем, крепко вцепившись в шлюпку – свою единственную защиту. Под ним непостижимая глубина; между ним и водной могилой непрочная резиновая шлюпка.

Мы еще раз пролетели над ней, чтобы засечь ее позицию. Посмотрев на свой компас и хронометр, я записал их показания и взял курс на Сицилию. Тридцать минут спустя мы приземлились на аэродроме Трапани. Мы летели со скоростью 400 км/ч курсом 124° и точно знали местоположение Макса, в пределах радиуса 190 километров.

Как только мы приземлились, то сразу же помчались в штаб. Стоя перед оперативной картой, мы внимательно изучали ее. Красные линии, показывавшие пункты высадки американцев, мало что значили для нас. Все, чего мы хотели, так это летающую лодку «Юнкерс». Макса необходимо было спасти сегодня. Тем временем наш несчастный товарищ дрейфовал где-то между двумя островами, окатываемый волнами, бьющимися в его шлюпку.

Я позвонил на немецкую воздушную спасательную станцию в Трапани.

– Сожалеем, но самолетов нет. Они все сбиты или уничтожены во время последней бомбардировки. Мы все на земле, – был ответ.

Я повесил трубку.

– Что мы можем сделать, Хенн? Мы не можем оставить его там.

В этот момент в разговор вмешался Гюнтер, командир 5-й эскадрильи:[22]

– Я позабочусь об этом. Я свяжусь с итальянской авиацией.

Он взял телефон и назвал номер. Мы смогли расслышать только несколько итальянских слов, а затем Гюнтер бросил трубку на рычаг.

– Эта свинья не понимает по-немецки, особенно в ситуации, подобной этой. Они не рискуют летать над морем на своих картонных «Савойях».[23] В воздухе слишком много «Лайтнингов», как им кажется. Дайте мне автомобиль. Я собираюсь заставить их оторваться от земли.

Гюнтер достал из кармана свой Рыцарский крест, надел его, сел в машину и уехал. Он вернулся назад через два часа, кипя от гнева.

– Наши очаровательные союзники наделали в штаны. Они отказываются подниматься в воздух, не получив приказа от командира своей дивизии.

– Какая большая солидарность внутри оси,[24] – заметил Зиги.

Теперь уже взорвался Герберт, командир 6-й эскадрильи:

– Надо заставить их сделать хоть что-то, взять рыбацкую лодку, послать подводную лодку или сесть в каноэ. Мы не можем бросить бедного старину Макса, сидящего там среди рыб.

В этот момент вмешался Старик, или, чтобы быть более точным, командир нашей группы:

– Зиги и Хенн, взлетайте. Возвращайтесь и передайте привет Максу, чтобы он знал, что мы не забыли о нем. Тем временем Гюнтер и я отправимся в штаб итальянского корпуса. Герберт, сообщите в штаб, где мы находимся. Надо начинать действовать.

Мы с Зиги сразу же взлетели. Над морем висело заходящее солнце. Острова у сицилийского побережья стали фиолетовыми, а вода сверкала подобно зеркалу. Мы скользили над водой в западном направлении.

Я вызвал Зиги по двухсторонней связи.

– Надеюсь, что мы сможем найти его. Солнце слепит. Я едва могу что-нибудь увидеть в километре перед своим «ящиком». Предположим, что нас обнаружат «Лайтнинги»?

– Прекратите. Держите свои мысли при себе, а рот закрытым. Иначе американцы в Тунисе услышат нас, и через четверть часа мы будем иметь у себя на хвосте парочку этих «двухфюзеляжников».[25]

Двигатели работали ровно, мы молчали, всматриваясь в море. Тридцать минут спустя я не выдержал и вышел на связь:

– Зиги, по теории мы должны были уже найти его. Давайте поднимемся выше, чтобы получить лучший обзор.

– Хорошо. Но смотрите, чтобы солнце было позади вас, иначе мы не заметим его.

– Правильно.

Мы заложили крен и начали снова искать Макса. Внезапно под нашими крыльями от черной воды поднялся красный огонь.

– Он только что выстрелил сигнальную ракету. С ним все в порядке. Он все еще плавает. Давайте снижаться.

Мы кружились вокруг его спасательной шлюпки всего в нескольких метрах над водой. Макс не пошевелился с тех пор, как мы улетели. Он все еще сидел, скрючившись, на дне своей лодки. Взлетела еще одна красная ракета, зависла на вершине своей траектории и зигзагом упала, как горящий уголь, рассекающий ночь. Затем не осталось ничего, кроме облачка серого дыма, который вскоре был развеян ветром.

– Если бы мы только могли поговорить с ним, Петер, или, например, сбросить ему что-нибудь из продовольствия. Бедняга.

Макс был едва видим, но его желтая шлюпка танцевала на волнах. Внезапно белое пятно на дне шлюпки зашевелилось.

– Зиги, он машет своим шарфом. Вы видите, какую роль эта тряпка может сыграть в подобном случае, и бог их знает, почему они пристают к нам, летчикам-истребителям, из-за нее.[26] Если бы у Макса его не было, мы могли потерять его из виду.

– Пришло время возвращаться. Темнеет. Покачайте своими крыльями, чтобы показать ему, что мы вернемся завтра.

Наши два самолета выполнили последний круг. Когда мы были над шлюпкой, Зиги выстрелил зеленую ракету и прошептал:

– Зеленый цвет – цвет надежды, Макс. Дождись завтра. Мы спасем тебя.

Ракета упала в воду недалеко от шлюпки. Тридцать минут спустя мы приземлились в Трапани.

– Он все еще на плаву? – спросил Старик.

Перейти на страницу:

Все книги серии За линией фронта. Мемуары

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное