Последнее странствие Сутина

В течение многих лет я пытался понять, чем потрясают меня его картины. С того момента, когда Элени увидала в метро за моей спиной плакат с шатающимся Шартрским собором, который вот-вот должен был рухнуть на меня. Это было в 1989 году, вскоре после этого мы отправились в Шартр, километрах в ста к западу от Парижа, и заночевали в маленькой гостинице. Поблизости грохотали поезда, пока мы, лепеча, любили друг друга и уже не помнили, где находимся. Ничего, кроме дрожащих кончиков пальцев, в памяти. Как писал поэт: Человеческие губы, которым больше нечего сказать, сохраняют форму последнего сказанного слова. Когда мы увидели выставку в бывшем доме епископа, нам не нужно было ничего больше говорить.

Это фиксация одной картины, мгновения, которое все решает. Неизмеримый стыд, растущее изумление от своего присутствия в мире. Осиротелость всех фигур, шаткость вещей в безнадежном мире. Лаконичный лиризм. Точно схваченная, блистающая красками смерть за своей работой. И неизменная жизненная сила того же самого мгновения.

Снова я пришел на кладбище Монпарнас вскоре после 2000 года. Я долго жил в другом месте, уехав в один прекрасный день от всего, что любил, на потрепанном и пыльном красном «Рено-5». Много лет назад я написал в стихотворении то, что снова и снова приходило мне в голову на этом кладбище:

Весь век идешь навстречу счастью, но счастье ударяет со спины.

И возвращался туда несколько раз, чтобы понять, почему все произошло именно так, а не иначе. Ни в каком другом месте не проступала настолько очевидно страшная единственность жизни. И множественность жизни в простом имени Хаим.

В восьмидесятых годах, пока мы с Элени жили по соседству, в упомянутом маленьком переулке около улицы Дагерр, я посещал это место почти ежедневно. Сколько раз я бродил по кладбищу, когда случался затор в делах или я нуждался в глотке свежего воздуха. Это был оазис спокойствия в центре большого города, который я любил в то время. Звучащая тишина, кладбище – это хор голосов, и мои антенны были настроены на прием. И вот я снова вернулся на могилу с неправильно написанным именем, постоял некоторое время перед ней. Первый дивизьон, самый конец авеню Уэст, левая сторона. И почувствовал, что за мной наблюдают.

Старый господин в черной шляпе, с платком вокруг шеи и с тросточкой пристально смотрел на меня с расстояния в несколько могильных рядов. И не собирался уходить. Тогда я сам стал смотреть на него, прямо в лицо, не отводя взгляд, словно требуя отчета. Я решил, что это последняя возможность избавиться от него.

И тут он наконец двинулся с места и пошел в мою сторону, не мелкими шажками, а с ощутимым облегчением и нетерпением, и, не здороваясь, без каких-либо знаков вежливости, спросил:

Как вы его нашли?

Почему вы хотите это знать?

Я часто здесь бываю. И я скажу вам больше: я был здесь на его похоронах.

Это уже разозлило меня не на шутку, я ничего не сказал, но тряхнул головой весьма красноречиво. Еще какой-то сумасшедший или пустозвон, который якобы был на «ты» с половиной погребенных знаменитостей? Сколько безумцев околачиваются на кладбищах этого мира! Близость мертвых просветляет и вдохновляет их. Мгновенно я попытался оценить его возраст. 1943-й: маловероятно. Какая-то возможность, однако, оставалась. Хорошо сохранившихся, бодро и весело скачущих по жизни восьмидесятилетних и девяностолетних старичков в мире предостаточно, так что не следует придавать чересчур много веса своим оценкам. Поэтому я сказал:

У могилы стояли ведь только Пикассо, Кокто и Макс Жакоб. Ну и конечно, две женщины, Герда Грот и Мари-Берта Оранш.

Нет, я тоже был здесь.

И с тех пор ни разу не уходили, заметил я с сарказмом, нарочно стараясь его спровоцировать.

Нет, но я часто прихожу сюда. Я наблюдаю иногда, кто стоит перед ним. Вас я никогда не видел, вы, вероятно, здесь впервые.

Вы ошибаетесь, я много раз стоял здесь, когда жил совсем рядом. Вы, должны быть, часто меня пропускали. Почему вы наблюдаете за людьми? Что вам с этого? Вам не кажется, что нет ничего более пошлого, чем наблюдать за людьми на кладбище? Наслаждаетесь их несчастьем, их горем? А потом радуетесь, что все еще живы и выпиваете аперетив на бульваре Распай?

Я был на похоронах. В среду, 11 августа 1943 года, в 14 часов.

Откуда вы узнали о них? Мари-Берта Оранш указала в объявлении «кладбище Пер-Лашез», так оно и было напечатано, по-видимому, чтобы обмануть оккупантов и их пособников, и потом, в последний момент, зачеркнула «Пер-Лашез» и от руки подписала «Монпарнас».

О, у нас есть свои источники. Верьте или нет: я был на похоронах. Не у самой могилы, но очень близко. Я незаметно стоял у дерева, вон там.

И он указал тростью точное место.

Пикассо стоял здесь, а Кокто – там. Обе женщины стояли ближе всего к могиле.