Последнее танго в Париже

Том хлопнул кинооператора по плечу; тот развернулся и наставил камеру на старуху, однако она спряталась за спины других.

Жанна показала на другую девчонку:

— А это Кристина, моя лучшая подруга. Она вышла за аптекаря, у нее двое детей. У нас здесь как в деревне — все всех знают…

— Я так не могла б жить в Париже. Здесь хоть все соседи знакомые…

Кинооператор опять развернулся, пытаясь поймать в объектив новую жертву. Олимпия, раздвинув жалюзи, отступила в соседнюю комнату.

— Мы тут отрезаны от жизни, — продолжала Жанна. — Грустно оглядываться на прошлое.

Они прошли в ее бывшую детскую. На подоконниках были рассажены потершиеся по швам плюшевые игрушки Жанны; маленькие деревянные копии предметов взрослого обихода — тачка, кресло, скамеечка под ноги, — все в царапинах, стояли вдоль стен. У всех книжек выцвели переплеты.

— Почему же грустно? — спросил ее Том. — Напротив, чудесно.

Жанна всплеснула руками и молча отвернулась.

— Это же ты! — воскликнул он. — Твое детство — все это мне нужно!

Том в поисках вдохновения поднял глаза к потолку, одновременно дав знак кинооператору снимать Жанну.

— Эти тетради — детство твоего ума. Поразительно. Современную женщину немного побаиваются…

Он замолчал и начал мысленно прикидывать сценарий; Жанна, пританцовывая, выпорхнула из комнаты, по пятам за ней проследовал оператор.

— …но если показать повседневную жизнь какой-нибудь умной женщины, чуть выше среднего уровня, но не слишком…

Воодушевленный этой мыслью, Том огляделся и, казалось, впервые заметил державшихся в тени участников съемочной группы.

— А вы что тут делаете? — воскликнул он. — Что это за зомби здесь крутятся?

Он выгнал их на улицу и распахнул дверь в комнату, обставленную удобной низкой мебелью.

— Я открываю дверь! — крикнул он, кивнув Жанне. — Я открываю все двери!

— Куда ты собрался? — спросила она, пытаясь изобразить такое же воодушевление.

— У меня идея. Обратный ход! Понятно? Как задний ход у автомобиля.

Он взял ее руки в свои.

— Закрой глаза, — приказал он. — В прошлое, не останавливайся, вернись в свое детство.

— Вижу папу, — произнесла она, подыгрывая Тому, — в форме, при полном параде…

— Ничего не бойся. Преодолевай помехи.

— Папа в Алжире…

— Тебе пятнадцать, — наседал он, — четырнадцать, тринадцать, двенадцать, одиннадцать, десять, девять…

— Вижу улицу, которую в восемь лет любила больше всех…

Жанна открыла глаза, взяла со стола толстую книжку в переплете и начала читать вслух:

— Домашнее задание по французскому. Тема: деревня. Раскрытие темы: деревня — это земля коров. Корова вся покрыта кожей. У нее четыре стороны — перед, зад, верх и низ…

— Прелестно!

Жанна взяла в руки словарь и принялась листать.

— Я набиралась знаний по «Ларуссу»[10] , — сказала она, — переписывала из него статьи. — И она зачитала громким голосом, как в театре: — «Менструация, существительное жен. рода, физиологическая функция, заключающаяся в истечении… Пенис, существительное муж. рода, орган совокупления, размеры колеблются от пяти до сорока сантиметров…»

— Весьма познавательно, — заметил он и, повернувшись к окну, дал знак съемочной группе вернуться в дом.

Жанна сняла с полки фотографию отца и стала рассматривать многочисленные награды у него на груди, золотые эполеты на мундире, который помнила очень отчетливо, и то, как он застыл по стойке «смирно», слегка согнув пальцы опущенных вдоль тела рук. Она ни разу не видела его без мундира. Он был с ней неизменно мягок, и все же что-то удерживало ее от того, чтобы взять и просто забраться к нему на колени, обнять, прижаться. Ее мать обожала полковника, и Жанна частенько улавливала с ее стороны то, что даже тогда казалось ей ревностью. Жанна даже хотела стать военным, чтобы походить на полковника, носить оружие и вести себя с его великолепной самоуверенностью. Ей так польстило, когда он предложил обучить ее стрельбе из своего служебного пистолета, что она, преодолев ужас перед грохотом выстрела и вероятностью смерти, которую он несет, научилась стрелять немногим хуже отца. В ее глазах полковник был стариком, но стариком непобедимым, и когда тот умер, ей представилось, что весь мир лишился защиты.

— А это кто? — спросил Том, поднимая карандашный рисунок с изображением мальчика перед фортепиано.

Жанна улыбнулась.

— Моя первая любовь, — ответила она. — Кузен Поль.

Оператор протиснулся между ними, наставив камеру на рисунок. В дверях застыла Олимпия в тяжеловесном молчании.

— Почему у него глаза закрыты? — поинтересовалась помощница режиссера.

— Он играл на фортепиано, и играл потрясающе. Помню, как он сидел перед инструментом, пробегая по клавишам тонкими пальцами. Он упражнялся часами.

Она и вправду помнила темные глаза и нездоровый, лихорадочный взгляд своего двоюродного братца. Пока их родители распивали чаи в гостиной, любуясь цветущими гиацинтами и боярышником, вспоминая поездки по Африке, они с Полем незаметно ускользали…

Жанна открыла окно и показала на задний дворик.