Последнее танго в Париже

— Всякая форменная одежда — говно, и все за этими стенами — тоже говно. И вообще я ничего не хочу слышать о твоем прошлом и всем прочем.

Она понимала, что глупо искать у него сочувствия, и все же продолжала:

— Он умер в пятьдесят восьмом в Алжире.

— Или в шестьдесят восьмом. Или в двадцать восьмом, или в девяносто восьмом.

— В пятьдесят восьмом! И я запрещаю тебе насмехаться над этим!

— Послушай, — сказал он терпеливо, — перестала бы ты болтать о том, что здесь не имеет никакого значения. Не все ли равно, черт возьми!

— Так о чем мне тогда говорить? — устало спросила она, надеясь, что он подскажет. — Что делать?

Пол наградил ее улыбкой, с умением и чувством сыграл на гармонике несколько тактов детской песенки и запел:

— На корабль взойди, красотка…

Жанна только головой покачала. Ей казалось, что он бесконечно далек от нее.

— Почему ты не вернешься в Америку? — спросила она.

— Не знаю. Думаю, из-за дурных воспоминаний.

— О чем?

— Об отце, — сказал он, перевалился на живот и приподнялся, опершись на локти, так что их лица оказались совсем близко. — Он был пьяница, грубиян, — последнее слово Пол подчеркнул голосом, — и сверхмужик, трахал шлюх, заводил драки в барах. Да, он был твердый орешек.

Лицо у Пола разгладилось.

— Мать у меня была женщина поэтическая и тоже пила; с детства помню, как полиция замела ее в голом виде. Мы жили в маленьком городке, среди фермеров. Вернешься, бывало, из школы, а ее нет дома — в тюрьме или еще где.

Едва заметное удовольствие промелькнуло у него на лице, смягчив резкость линий. Он так давно не думал обо всем этом, что оно перестало для него существовать.

— Каждый день утром и вечером, — продолжал он, — мне приходилось доить коров. Мне нравилось это дело. Но помню, как-то раз я собрался повезти одну девушку на баскетбольные состязания, приоделся, а тут отец говорит: «Ступай подои коров». Я его попросил: «Пожалуйста, подои сегодня вместо меня». Знаешь, как он ответил? Он ответил: «Поворачивай задницу и живо в хлев!» Я пошел, но времени у меня было в обрез, я не успел переобуться и заляпал туфли коровьим дерьмом. Пока ехали на матч, провоняло всю машину.

Пол скривился.

— Не знаю, — сказал он, словно отгоняя от себя только что вспомнившееся. — В памяти почти не застряло хорошего.

Но Жанна не сдавалась.

— Так прямо ничего-ничего? — спросила она по-английски, пытаясь подольститься. Его воспоминания заворожили ее.

— Ну, кое-что, — уступил он. — Был там один фермер, прекрасный старик, вкалывал на всю катушку. Мы с ним рыли канаву, нужно было землю осушить под посевы. Он носил комбинезон и курил глиняную трубку, но заправлял ее табаком через раз. Мне остервенела работа — пыль, жара, спину ломит, и я целый день следил, как слюна сбегает у старика изо рта по черенку трубки и зависает снизу на чашечке. Я сам с собой держал пари, что угадаю, когда капля сорвется, и все время проигрывал. Так ни разу и не застукал. На миг отведешь глаза — а капли уже нет, слюна набегает по новой.

Пол беззвучно рассмеялся и покачал головой. Жанна боялась пошевелиться, опасаясь, что он прервет свой рассказ.

— И еще у нас была замечательная собака, — продолжал он голосом, каким никогда не говорил с ней до этого, чуть ли не шепотом. — Мать учила меня любить природу — на большее, думаю, она была не способна, — а перед нашим домом было большое поле. На лето его засевали горчицей, так наша большая черная сука по кличке Немка гоняла на нем кроликов. Из-за зарослей горчицы кроликов не было видно, поэтому ей приходилось прыгать и в прыжке быстро оглядывать поле, чтоб заприметить, есть ли где кролики. Красивое было зрелище, но кролика она ни разу не изловила.

Жанна рассмеялась. Пол удивленно на нее поглядел.

— Вот я тебя и провела, — заявила она с торжеством.

— Да ну?

Передразнивая его, она звучным голосом произнесла по-английски с сильным акцентом:

— Ничего не хочу знать о твоем прошлом, малютка.

Последнее слово выговорилось у нее как «мальютка».

Пол откинулся на спину и холодно на нее посмотрел. Жанна перестала смеяться.

— Ты думаешь, я тебе правду рассказывал? — спросил он и, когда она не ответила, добавил: — Может, да, а может, нет.

Тем не менее Жанна почувствовала, что в нем непонятным образом стало больше человеческого.

По ее почину они предались очередной, третьей в тот день, сексуальной забаве.

— Я маленькая Красная Шапочка, а ты волк, — игриво сказала она.

Пол издал глубокий горловой рык, но она заставила его умолкнуть, зажав ему рот ладонью. Другой рукой она поглаживала его широкие бицепсы.

— Какие у тебя сильные руки, — произнесла она.

Пол решил сыграть в предложенную Жанной игру, однако преследуя свои цели и внеся в нее собственный жестокий юмор. Хватит, он и так достаточно ей уступил.

— Чтобы сжать тебя так, чтоб ты пернула, — сказал он.

Жанна осмотрела его руки.

— Какие у тебя длинные ногти.

— Чтобы лучше расцарапать тебе задницу.

Она взъерошила ему волосы на лобке.

— Сколько у тебя шерсти.

— Чтобы лучше укрыть твоих вошек.

Она заглянула ему в рот.

— О, какой у тебя длинный язык!