Последнее царство. Русская православная цивилизация

Если говорить о духовно-культурных сторонах указанного состояния Европы, то придется констатировать следующее: по мере развития и укрепления универсально-рыночных денежных отношений западный человек неуклонно утверждал себя как земного бога, продолжая в большинстве случаев вполне искренне считать себя при этом Христианином, т. е. учеником и последователем Распятого. Ренессанс, Реформация и Просвещение закрепили – соответственно в духе, в культе и в мировоззрении – это самообожествление (самоспасение) западного европейца, сообщив ему при этом религиозную и культурную санкции. Только при этих поистине судьбоносных обстоятельствах мог быть христиански оправдан капитализм – своего рода интернациональная мастерская по производству денег и удобств, где гарантированный обмен услугами есть прежде всего результат работы на себя, ради своей выгоды, эгоистического расчета.

Как это соотносится с образом Христа, который изгнал торговцев из храма? Кто сказал, что блаженны плачущие и пострадавшие за правду? Кто предупреждал нас: «Не любите мира, ни того, что в мире» (I Ин. 2 : 15); «не собирайте себе сокровищ на земле» (Мтф. 6 : 19); «удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» (Мтф. 19 : 24)?

Надо быть совершенно нечутким к Евангелию, чтобы не понимать, что дух Христов и дух капитала полностью противоположны. Когда мы, русские, восхищаемся западным изобилием и порядком, мы часто забываем, что они куплены ценой превращения образа Божия в «одномерное» существо, в заложника его собственной производительно-потребительной активности. Когда мы видим сияющие огни витрин и реклам, наше сознание отодвигает куда-то в глубокие тайники подсознательного факт, что эта роскошь онтологически не вписывается в перспективу христианского спасения, и практически означает не что иное, как красивую оболочку небытия. Одно из двух: или надо действительно забыть Христа и вместе с ним страдание и грех, Воскресение и Спасение, или отдать себе трезвый отчет в том, что изобилие и довольство буржуазной цивилизации подобны сытой улыбке тревоугодника, который уже съел все, что мог, и теперь может себе позволить доброту и благотворительность, содержание университетов и храмов, высокое жалование своих рабов. Tertium non datur – третьего не дано (4).