Последнее волшебство. Недобрый день. Принц и паломница

– Пройдет еще несколько лет, прежде чем молодой Гавейн станет задумываться о королевствах да королевских бастардах, а к тому времени о нашем, глядишь, и позабудут. А даже если и платить перестанут, что с того? Славно иметь сына – в моем ремесле без помощника не обойтись.

Женщина наконец-то подняла взгляд и улыбнулась:

– Добрый ты человек, Бруд.

– Хм, – проворчал он, отдергивая полог. – Хватит об этом. Схожу-ка я в город, послушаю, что еще за вести привезли моряки.

Оставшись одна с ребенком, женщина некоторое время сидела неподвижно. В лице ее по-прежнему читался страх.

Но вот малыш потянулся к ней ручонкой, она улыбнулась – и улыбка эта вернула ясную прелесть молодости ее щекам и глазам. Сула наклонилась, достала ребенка из колыбели, усадила его на колени. Взяла со стола корочку черного хлеба, обмакнула в чашу с козьим молоком и поднесла к губам малыша. Ребенок принялся жевать хлеб, склонив темнокудрую головку ей на плечо.

Женщина прижалась щекой к его волосам, погладила шелковистые пряди.

– Мужчины глупы, уж так от века повелось, – тихонько проговорила рыбачка. – Они в упор не видят того, что так и бросается в глаза. Но ты-то простаком не будешь, мой красавчик, мы-то знаем, что за кровь течет в твоих жилах: ишь, и глазки смотрят насквозь и различают самую суть, а ведь ты еще малыш…

Сула негромко рассмеялась, прижимаясь губами к его волосам, и мальчик заулыбался.

– Бастард короля Лота, да? Что ж, так говорят, да оно и к лучшему. Но кабы все видели то, что вижу я, и знали то, о чем я догадалась много месяцев назад…

Укачивая ребенка, Сула крепче прижала его к груди, успокаивая себя, возвращаясь мыслями к тем летним ночам два года назад, когда Бруд, молчание которого было куплено золотом, вышел в море, но не на привычное место ловли, а дальше к западу, в глубокие воды. Четыре ночи дожидался он там, ворча о потере улова, но оставался верен слову и терпел, памятуя о подаренном золоте и о посулах королевы. И на пятую ночь, тихую сумеречную ночь оркнейского лета, в пролив неслышно вошел корабль из Дунпелдира и встал на якорь, и от корабля отделилась ладья с тремя гребцами, солдатами королевы. Бруд отозвался на тихий оклик, и вскорости лодки соприкоснулись бортами. Из рук в руки перешел сверток. Лодка более крупная нырнула во тьму и исчезла. А Бруд развернул свой челн к земле и полным ходом двинулся к хижине, где у пустой колыбели дожидалась Сула, держа на коленях шаль, которую соткала для собственного умершего дитяти.

Бастард – вот и все, что им сказали. Бастард королевских кровей. И потому представляет угрозу для кого-то и где-то. Но в один прекрасный день, возможно, окажется небесполезным. Так что молчите и ходите за ним; глядишь, однажды вас богато вознаградят…

Для Сулы деньги давно утратили значение. Единственная награда, в которой она нуждалась, – сам ребенок – стала частью ее жизни.

И еще – постоянный страх, что в один прекрасный день, когда это обернется к выгоде какой-нибудь далекой особы королевского рода, мальчика у нее отберут.

Давным-давно у нее возникли догадки касательно помянутых особ, хотя рыбачка благоразумно не обмолвилась о них никому, даже мужу.

Король Лот тут ни при чем; в этом Сула не сомневалась. Она видела других его детей, рожденных от королевы: все унаследовали золотисто-рыжие волосы Моргаузы и яркий румянец и крепкую стать отца.

Ее приемыш не отличался ни одним из этих признаков. Темные волосы и глаза и впрямь могли бы принадлежать Лоту, но разрез глаз, равно как и контур бровей и скул, был совсем иным. Форма губ и рук, стройность и изящество телосложения, ровный, теплый оттенок кожи, нечто неуловимое в движениях и взгляде выдавало в нем, в глазах неусыпно наблюдающей Сулы, дитя королевы, а вовсе не короля.

А ежели так, все остальное прояснялось само собой: и то, что слуги королевы поспешили увезти ребенка из Дунпелдира до того, как король Лот вернулся домой с войны; и последующее истребление младенцев города в попытке найти и уничтожить именно этого мальчика (ответственность за побоище Лот и королева возложили на короля Артура и его советника Мерлина, но истинным виновником молва провозгласила короля Лотиана); и, наконец, регулярные выплаты, деньгами и натурой, тайно поступавшие из дворца, где за всю недолгую жизнь ребенка Лот объявлялся крайне редко. Стало быть, платила королева. И продолжала платить даже теперь, когда король Лот умер и подкидышу по-прежнему ничего не угрожало. По мнению Сулы, иных доказательств и не требовалось. Леди Моргауза кротостью нрава не отличалась и вряд ли стала бы растить мужнего бастарда, тем паче ежели бастард родился за год до старшего из законных принцев и в силу этого может претендовать на право первенства.

Итак, бастард королевы.

Но от кого?

Для Сулы и здесь загадки не было. Она в жизни своей не видела сводного брата Моргаузы, Артура, верховного короля Британии, но, как и все прочие, слышала немало рассказов об этом юноше, свершающем настоящие чудеса.