Мне надо сейчас встать, мне надо пройтись по дому, заглянуть в каждый угол, посмотреть: не пропало ли здесь чего, не появилось ли, одна ли она тут живет, не одна ли, давно ли она здесь, зачем и почему – я же хозяйка тут, черт побери, других вроде быть не должно!
Я еще раз, уже более внимательно, оглядела кухоньку.
Все вокруг чистое, все такое же, как и было: старенькое, но заново вымытое, отскобленное не раз.
И все же что-то меня взволновало.
Здесь появилось что-то принципиально новое, то, чего никогда не было раньше!
Ангелина Петровна, явно разволновавшись от разговора по телефону, по-прежнему продолжала избегать моих красноречивых и вопрошающих взглядов.
Дав отбой, она тут же подскочила к плите и стала вот уже в который раз за утро проверять содержимое кастрюль-сковородок.
– Дык съела бы все же кусочек, – наконец выдавила она из себя.
– А вы будете?
– Ой, милая, нет… Я же рано встаю, дык поела уже. А ты покушай все же… Твоему-то пока еще рано, пусть проспится как следует, да и бульончика ему сейчас лучше всего, а я-то ведь варю уже!
– Да… А почему тогда… Ну, если вы уже поели, почему тогда, – я кивнула головой на столик рядом с плитой, – почему тогда вы достали две тарелки?
Она не ответила.
Но по едва уловимым движениям ее сгорбленной спины я поняла, что она меня прекрасно слышит.
Я почувствовала, как в воздухе опять появилось и зависло что-то очень тревожное.
– Это он звонил, профессор? Он что, сейчас сюда приедет, да?!
Я уже было вскочила, но потом снова села, приказывая себе успокоиться и мыслить логически.
«Ну, даже если он сюда и приедет, так не для того же, чтоб жрать бабкину яичню?»
– Он звонил, да… Не собирался вроде приезжать, не сказал так, только спросил, здесь ли ты да и как тут что… волнуется…
– Угу, волнуется…
Все, я нашла источник своего беспокойства.
Прямо у окошка еще с теми, с «нашими», в цветочек, давно выцветшими, но идеально выглаженными, занавесками стоял алюминиевый столик на колесиках для перевозки медикаментов.
О! Таких я немало повидала по больницам. И с этим столиком у меня ассоциировался только один человек – профессор. Ведь это первое, что я видела, открыв глаза после очередной операции, – он, а рядом – столик…
Содержимое столика было скрыто от глаз белоснежной, накрахмаленной салфеткой. Первая моя мысль была совсем дурной: «Вот, нашел себе еще одну бабу и тайком экспериментирует уже и над ней, да еще в моем доме!» И правильно, мне абсолютно правильно все это время кажется, что в доме, кроме меня, старухи и Платона, находится кто-то еще!»
Но тут же, осознав всю нелепость этого предположения (ну а как же он здесь оперировать-то будет, а анестезиолог, а стерильность, а куча разных аппаратов?!), я поняла, что нащупала что-то, но не совсем то…
Передо мной оказалась тарелка.
Два яичных желтых глаза-светофора выглядывали из-под горы зеленого лука и помидорок.
Вкусно, наверное.
– Чье это? – Я заставила себя встать, подошла к столику и быстро сдернула салфетку.
И снова это невыносимое молчание мне в спину!
Черти дери, если она сейчас мне хоть что-нибудь не скажет, я выкину эту ее «яичню», на фиг, в окно!
У меня сейчас голова просто лопнет от этого кино!
Серия вторая, блин, а вчера была первая.
Хичкок отдыхает.
Открывшееся моему взору содержимое столика представляло из себя несколько пачек разных, неизвестных мне таблеток, упаковок со шприцами и каких-то растворов в банках.
– Чье это, отвечайте?! Кого он тут еще оперирует, кого пользует, ну, что?! Да не смотрите вы на меня так! Что вы тут покрываете, говорите! Это мой дом, мой!!!
У меня начиналась самая настоящая, голодная, бессонная истерика.
Но вместо ответа опять этот взгляд на меня, не столько испуганный, сколько сострадающий…
А может, я и вправду давно «того», совсем с катушек съехала, может, меня здесь вообще нет?!
И это все – сон?!
А как же тогда Платон? Он же есть!
Вот я и сейчас проверю…
Если спит в моей комнате Платон, как живое подтверждение тому, что я существую в здесь и сейчас и что с памятью моей все более или менее в порядке, значит, «того» – не я!
– Стой, стой, голубушка, так не надо к нему врываться, ой не надо…
Но я все равно дернулась, по пути запнулась о гору каких-то старых коробок в прихожей, они посыпались в разные стороны и с грохотом развалились по полу.
Я грязно выругалась, переступила через них и пошла было дальше, но Ангелина Петровна, подоспевшая сзади, успела прихватить меня за рукав.
– Не шуми так, моя хорошая, пусть он пока поспит, – вдруг заурчала тихо, в самое мое ухо.
Я терпеть не могу, когда меня трогают чужие люди!
Но от ее неожиданного прикосновения мне вдруг стало немного спокойней.
– Надо пойти проверить, может, плохо ему…
«Господи, как я устала».
Что-то свинцовое, вековое навалилось на меня.
Ну еще бы, я три дня подряд пила только коньяк и успокоительные, а вчера вообще за целый день ничего, по-моему, не съела… Плюс стресс, плюс физическая нагрузка. Это вчера, на адреналине, я почти не ощущала веса Платона, а сегодня тело ныло так, как будто я вагоны всю ночь разгружала.