Последней главы не будет

Ни сейчас, ни завтра.

Можно, конечно, уговорить друга, взять у него ключи на часок-другой, но такое же мерзкое чувсто нечистоплотности от всего этого процесса будет и там висеть над нами, как и чужой ковер на стене его квартиры.

Плюс потом я ему еще и обязан буду по гроб жизни.

А потащить ее опять в свою машину… после того случая это было бы верхом цинизма!

– Алиса, пошли отсюда!

Я взял ее за локоть.

Она растерялась.

– То есть?

– То есть – на улицу!

Мы выскочили из этого бардака, и я, не дав ей опомниться, схватил ее за руку и потащил за собой в соседнюю дверь, где было сетевое кафе.

– Давай кофе попьем, поговорим…

Мне показалось, что она сейчас расплачется, и тогда я крепче сжал ее ладошку в своей руке и начал беспрерывно ее гладить.

– Хорошо, – наконец вымолвила она и послушно, как собачонка, поплелась за мной.

Нам повезло: столик на двоих в самом углу зала для курящих был свободен. Здесь можно было хотя бы поговорить без риска быть обстреленными чужими глазами.

Алиса тяжело и некрасиво села, выдохнула и без предисловий спросила:

– Что случилось?! Почему ты не хочешь?

– Это не так.

– В смысле?

Господи! Я не знал, как объяснить ей все это. Уверен, скажи я простые слова, сумей я их выстроить в гладкие предложения, она сама бы подписалась под каждым моим словом!

Я был с ней четыре раза. Первый раз – на Кипре, второй и четвертый – в своей машине, третий – у нее на даче.

Я помню каждое движение ее рук и губ, каждое слово, каждый вздох. Я знаю, где и сколько у нее родинок на теле, я могу по памяти вылепить точную копию ее груди, я знаю, какого она цвета в самых потаенных местах, но…

Вот этот пятый раз, вот если бы он случился сегодня, он перечеркнул бы все это, оставив нам обоим лишь гаденькое ощущение банального блядства.

– Платон, почему ты молчишь? Ну, скажи мне прямо, что это конец. Отпусти меня!

От ее напускной самоуверенности не осталось и следа, теперь это снова была та Лиса, моя Лиса.

– Это не конец. Просто я так не могу… И ты – не можешь. Зачем же нам тогда врать, притворяясь, что все так и должно быть?

– Хорошо. Знаешь, – она закурила, и я заметил, что руки ее заметно трясутся, – я хочу тебе сказать вот что…

– Да! Говори! Говори все, что у тебя в голове, так прямо и говори!

– За мной стал ухаживать один мужчина.

– И?

Я почувствовал, как весь цепенею внутри, как горло сжимает спазм. Я заметил, как вдруг насмешливо покосилась на меня немолодая баба с грустным марионеточным лицом, сидящая вдалеке у окошка. Я услышал, как отвратительно и громко заорал чей-то ребенок. От официантки, поставившей нам два капучино на стол, мерзко запахло потом. Назойливая реклама коктейля под названием «Райское наслаждение» рябила у меня перед глазами, и я зачем-то схватил этот буклет, повертел его в руках, а потом вдруг с ненавистью бросил на соседний стул.

– И…

– Ты его любишь?

– По-другому, не так.

– Не так, как кого?

– Не так, как тебя.

– Как профессора?

– Прекрати.

– Ну что ж, совет да любовь…

Я попытался усмехнуться цинично, по-пацански, но вышло и жалко, и глупо.

Сейчас я больше всего хотел только одного: чтобы не было этого дня и меня в нем тоже не было!

Так. Стоп. Все. В эту дверь я уже пытался попасть, второй раз запрещено. Нельзя. Надо собраться.

– Ты не понял… Я не даю ему сделать следующего шага. Потому что… Отпусти меня, Платон!

Похоже, она сейчас зарыдает.

Похоже, я тоже.

– Я не могу. Отпустить тебя. Но я тоже очень хочу, поверь…

Я стал судорожно что-то искать у себя в карманах, как будто именно в них лежал ключ от этого всего…

– Знаешь, я никогда тебе не говорила об этом, но мое чувство к тебе очень глубоко, такого у меня не было никогда… Но… ты женат, у тебя ребенок, а мне нужно…

– Лиса, не надо! Я и так все понимаю, не надо!

– Я хотела сказать тебе об этом в любом случае… А вообще ты прав… слишком прекрасным было то, что ты мне подарил, чтобы марать это в дешевых отелях. Это была плохая мысль.

Теперь она тихо плакала и глупо шмыгала носом.

То ли ребенок, то ли котенок, ну уж точно не женщина-акула из офиса.

Кое-кто из посетителей кафе начал коситься на нас, но мне вдруг стало все равно.

Это хорошо.

Пускай!

Сейчас ей станет легче!

Я чувствовал, как с каждой секундой ей действительно становилось легче, ведь между нами всегда была натянута невидимая резинка, и все, что чувствует она, чувствую и я…

Я подожду столько, сколько нужно, пока они, слезы, не выйдут из нее все, и тогда я начну шутить, нести околесицу и дурачиться до тех пор, пока на ее лице снова не появится улыбка.

Она должна остаться во мне только с улыбкой, только так, и никак по-другому!

А потом я провожу ее до офиса и растворюсь в своем обычном бытии, уступлю тому, другому, дорогу, и тот, другой, уверенный и ответственный, даст ей тепло, даст ей покой, пригласит в достойный ее красоте ресторан, окутает вниманием, поможет рублем, а может, и создаст с ней нормальную семью.

А я пойду своей дорогой.

Параллельные прямые иногда пересекаются.

И тогда происходит взрыв.

И тогда все это, вокруг, обретает до конца Вселенной смысл!

И теперь, когда он у меня есть, этот смысл, – можно продолжать жить, нужно продолжать жить!