Последняя акция Лоренца

...На звонок открыл сам Осокин. Кроме него в просторной прихожей находился еще один человек: мальчуган лет шести с красной пластмассовой маской на лице. В руке он воинственно сжимал пластмассовую же шпагу. Точно такой шпагой был вооружен и Осокин. Убедившись, что сражение с дедом явно откладывается, мальчуган буркнул «драсьте» и с разочарованным видом удалился куда-то в глубь квартиры.

Осокин поздоровался с гостем и развел руками.

— Ничего не поделаешь, неосторожно позволил внуку посмотреть по телевизору французский фильм «Три мушкетера», теперь несу ответственность. Вы еще не дед?

Ермолин рассмеялся:

— Только кандидат. У сына, кажется, то есть у невестки, что-то намечается. Но для нас, родителей, это пока секрет.

— Вы хоть догадываетесь... А для меня в свое время явилось полной неожиданностью. — По лицу Осокина пробежала тень. — Проходите, Владимир Николаевич.

На пороге кабинета Осокин прокричал:

— Андрей!

Где-то во тьме коридора возник внук.

— Скажи маме, что у меня гость и я прошу устроить для нас чай.

Кабинет Осокина был именно тем профессорским кабинетом, какой ожидал увидеть Ермолин. Стеллажи с книгами до самого потолка, тяжелая кожаная мебель, огромный письменный стол под зеленым сукном. У окна застекленный шкаф, весь заставленный кусками металла. Красное пятно в позолоченной раме, висевшей в углу на стене, привлекло его внимание особо. Осокин перехватил взгляд Ермолина.

— Заинтересовались портретом, Владимир Николаевич?

— Очень... Никогда не видел эту вещь даже в репродукции.

— Это и есть репродукция на холсте. Фабиола, римлянка, которая построила первый в Европе госпиталь для калек и больных.

— Кажется, о ней упоминает в своем труде Феррар.

— Думаю, что это лучшая вещь Хеннера. Взгляните только на этот профиль красавицы, и этот красный платок, накинутый, как у монахини, и черный фон... Репродукцию по моей просьбе привез мне племянник. Как-то я увидел эту вещь в иллюстрированном журнале, загорелся. И вот она у меня.

В комнату вошла высокая молодая женщина с заставленным подносом в руках. Быстро и ловко она сервировала журнальный столик у окна. Женщина была смугла, темноволоса и кареглаза, ничуть не похожа на Осокина, глаза которого, несмотря на возраст, оказались неожиданно ярко-голубыми.

— Это моя дочь Светлана и мать того д’Артаньяна, которого вы уже видели. А это, Ланочка... — тут Осокин замялся. Ермолин пришел ему на помощь.

— Меня зовут Владимир Николаевич.

Они пожали друг другу руки.

— Пейте чай, — приветливо сказала дочь Осокина. — Коньяк и ром на ваше усмотрение. Пирожки с мясом и капустой, сама пекла.

Улыбнувшись, Светлана вышла. Ермолин вспомнил слова Веры Эминовой о том, что у Осокина натянутые отношения с дочерью, и хмыкнул про себя: непохоже.

— Извините, что оторвал вас от работы, Сергей Аркадьевич, — сказал Ермолин, приметив на столе старинную раскрытую книгу.

— Весь в вашем распоряжении, — откликнулся ученый. — А книга сия для меня не работа, а отдых и удовольствие. Ломоносов, Михайло Васильевич. «Первые основания металлургии», «О вольном движении воздуха в рудниках», «О слоях земных». Классика наша! Я и своим докторантам рекомендую. Что же касается этой именно книги, то ее еще прадед мой штудировал и деду передал.

Выходит, Сергей Аркадьевич, вы металлург потомственный.

— Вот именно, — с очевидной гордостью подтвердил ученый. — Было бы у нас время, рассказал бы вам свою родословную, начиная с Костромы и Урала.

— А у меня оно есть. А так как я сам уралец, то мне это вдвойне интересно.

— Знаете, сейчас редко встречаешь людей, которые интересуются генеалогией. Считается, что это пережиток, сомнительная, дескать, привилегия баронов и князей. А напрасно! Родословная трудящегося человека зачастую куда поучительнее, нежели история иного княжеского рода.

Сергей Аркадьевич наполнил рюмки коньяком, подлил в чашку гостя горячего чая и начал рассказывать.

— Наш род Осокиных идет от костромских каталей. Как сказывал прадед Игнатий, не мне, конечно, а отцу моему, лучшие катали валенок на всю Россию были костромские. Валенки у них получались теплые, легкие, в носке прочные. После крестьянской реформы многие костромские подались на восток, кто на Урал, кто в Сибирь.

Мои предки осели в Пермской губернии. Земли под поселение отвели им, конечно, не самые богатые. Урожаи зерновых были скудные, но травы в предгорьях Урала отличные. Коровы давали хорошие удои. Овчины, выделанные местными мастерами, не уступали знаменитым шуйским, угличским и пошехонским.

Прадед Игнатий поселился в поселке, который назывался Заводом, потому что был при медеплавильном заводе с карьером, откуда брали руду. Избы полурабочих, полукрестьян тянулись вдоль реки Северки и впадавшей в нее речушки с татарским названием Сулак. У жителей были наделы земли, так что они и сельским хозяйством занимались, и работали на заводе или в карьере.