Последняя акция

Тренина покачала головой. Обратила внимание на незаправленную Мишкину кровать и уселась на нее, нежно поглаживая матрас. Эта нежность не ускользнула от Юры, и он сразу понял, почему Блюм явился среди ночи такой возбужденный. «Когда он только спит, этот дуралей?»

— Я звонила ее матери на работу. Она работает в туристическом бюро и сейчас находится в Испании с группой туристов. Прилетает завтра в восемь утра. Так что будем ждать в гости.

— А Буслаева не приехала? — почему-то спросил Юра.

Лариса покачала головой, она тоже хотела о чем-то спросить, но стеснялась.

— Миша вот-вот должен прибыть, — ответил он на не заданный ею вопрос.

— В десять часов дискотека, — напомнила она массовику-затейнику.

— Я думал, что в связи с последними событиями лагерь перейдет на карантин…

— Чтобы ты мог спокойно читать книжки и поплевывать в потолок? Ни фига! — Он ее не узнавал — всегда такая чуткая к нему, она сегодня дерзила. «Последствия бурной ночи!» — предположил Юра. — И вообще ты стал слишком много бездельничать! — заявила она. — Галка не зря наказывала следить за тобой!

— Следить? — переспросил Юра. — Она так и сказала?

— В переносном, разумеется, смысле. — Лариса принялась заправлять Мишкину кровать. — С завтрашнего дня будешь вставать со всеми вместе, делать зарядку…

— Петь у тебя в хоре, — продолжил Юра, — играть на виолончели у Эллы в оркестре… Что еще? Послушай, Лариса, я понимаю, что теперь я третий лишний, — он указал на Мишкину кровать, — но зачем же так сразу! Если мешаю, могу переселиться в гостевой коттедж. А завтра, например, ночевать в городе. Полагается мне хоть раз в месяц увольнительная?

— Завтра по программе «Вечер памяти Вертинского». — Лариса сникла, ей стало стыдно за свои слова.

— Перенеси на другой день. Мне необходимо завтра быть в городе.

— Хорошо, я поговорю с Эллой, мы что-нибудь переставим. — И, уходя, попросила: — Не сердись.

Дискотеки в лагере проводились на открытой площадке, и только дождь мог помешать девчонкам порезвиться вдоволь, а июнь выдался на редкость сухой и теплый для этих мест. Ди-джей Дима, первая скрипка в оркестре Эллы Валентиновны, сегодня был не в ударе, рассеян и вял — ставил подчас не те композиции, что объявлял, правда, девчонки воспринимали это как розыгрыш и отвечали взрывом смеха.

— Что сегодня с Димочкой? — удивлялась Лариса. Элла Валентиновна хитро улыбалась.

— С твоим-то опытом, Лара, не знать, что творится с мальчиком?

— Что? Влюбился? — Лариса, несколько замявшись, поправила кулон на груди. — В кого бы это? — произнесла она таким тоном, словно хотела сказать: «В кого же здесь можно влюбиться?»

— Я ведь ему не духовник. Он мне не исповедуется. — Элла Валентиновна смерила хоровичку строгим взглядом: «Чего вырядилась, дура? Кругом дети! Какой ты им пример подаешь?»

Десять лет назад она непременно произнесла бы это вслух, но сейчас промолчала. Сама же одета была, как всегда, довольно неприглядно — в турецкую гофрированную юбку первых лет перестройки, в черную футболку с золотым драконом на груди, какими обычно увешаны дешевые барахолки, и в домашние тапочки. «Совсем не следит за собой баба!» — подумала Тренина. Она все время оглядывалась по сторонам, но тот, кого она ждала, отсыпался, а Соболев выполнял свои обязанности — проводил с детьми игры, розыгрыши, лотереи. Девчонки любили Юрия Викторовича, особенно те, что участвовали в опере. Когда он к обеду появлялся в столовой, они просто млели, глядя на него. Они не давали Трениной покоя, ежедневно выспрашивая — не будет ли Юрий Викторович еще что-нибудь ставить? Самого Соболева спрашивать стеснялись, даже отважная Ленка не решалась. Ларисе же было не до того. «Не пора ли просыпаться?» — сказала себе Тренина и направилась к Главной аллее.

— Куда ты? — спросила Элла Валентиновна.

Лариса жестами объяснила ей, что пошла покурить.

«Курящая хоровичка! — со злостью отметила про себя Элла Валентиновна. — Я бы и дня не продержала ее на работе! Она бы у меня со свистом вылетела из школы!» Элла Валентиновна была директором музыкальной школы, но, к счастью, не той, где заведовала детским хором Тренина.

Лариса твердым шагом направлялась по Главной аллее к дому Соболева. Вдруг она отчетливо услышала всхлип. Остановилась. Всхлип раздался снова. Он доносился от трибуны.

— Это еще что такое? — громко, как воспитательница в детском саду, произнесла Лариса и уже мягче, с улыбкой в голосе спросила: — Кто это тут всхлипывает?

Ей не ответили. Все смолкло. Она взобралась на трибуну — никого. Огляделась вокруг — пусто.

— Что за чертовщина? — растерянно развела руками Лариса и уже без улыбки в голосе добавила: — Кто тут?

Тишина. Она слезла с трибуны и быстро пошла прочь, время от времени оглядываясь.

Она вошла без стука, зная, что Соболев на танцплощадке, и в полной уверенности, что, кроме Блюма, в доме никого нет.

— Мишка, вставай! — крикнула она в темноту. Ей не хотелось зажигать свет. Она снова жаждала чего-нибудь острого, как вчера на пирсе, когда он ухватил ее за ноги в воде. Но, постояв так с минуту, она поняла, что в доме никого нет.