Последняя банда: Сталинский МУР против «черных котов» Красной Горки

Все эти события могли всплыть и напомнить о себе в любую минуту. Поэтому, когда в начале 1950-х годов Хрущев узнал, что сведения о новой бандитской группе доставляются не только в МГБ, но и Берии, он почувствовал, как земля закачалась у него под ногами.

Вечный «романтик» коммунизма, крестьянин, умевший бойко и по-простому говорить с народом, Хрущев всегда пользовался особым покровительством и доверием Сталина. «Дорогой Иосиф Виссарионович! — писал Хрущев летом 1938 года. — Украина ежемесячно посылает 17–18 тысяч репрессированных, а Москва утверждает не более 2–3 тысяч. Прошу Вас принять срочные меры. Любящий Вас Н. Хрущёв» (на этот трогательный документ я наткнулась в книге писателя В. Павлова). В декабре 1949 года Сталин переводит Хрущева в Москву. Новое назначение Хрущева было серьезным испытанием для властолюбивого Берии, хотя он и был только недавно награжден двумя орденами Ленина. За бомбу. И даже не за одну. Но успехи атомной индустрии и успехи в московском аппарате власти не всегда идут рука об руку. Возвышение Хрущева, также как, в свое время, и Абакумова, стало для Берии зубной болью. Он начал потихоньку нащупывать слабые стороны нового секретаря горкома. Безнаказанность дерзких грабителей давала для этого благодатную почву. На этом могли погореть и Абакумов, и Хрущев — Берия не исключал вероятности, что оба его противника могут пасть, объединенные одним обвинением: неспособностью справиться с бандой, которая расшатывала уверенность в том, что жить стало лучше, жить стало веселей.

Абакумов не был хорошим интриганом и всегда предпочитал бить напрямую, в прямом и переносном смысле. Его нисколько не волновало то, что он нажил много врагов внутри МГБ — ведь он всегда выполнял волю самого Сталина и был лишен всякой мысли о захвате политической власти. Но, как нередко бывает и в политике, и в уголовном мире, Абакумову нанесли не смертельный удар, а смертельный укол. Этим уколом и стал следователь Рюмин, ничтожество и карлик в физическом и моральном смысле. Он трясся от страха собственного разоблачения — его сестра и брат осуждены за уголовные преступления, тесть был снабженцем у Колчака, сам Рюмин недавно потерял папку с важными документами. В обмен на обещание замазать эти обстоятельства, ему была предложена роль «разоблачителя» министра МГБ. И небожитель Виктор Абакумов не избежал участи простого советского смертного. От сумы и от тюрьмы не зарекайся. Судьба Абакумова, в сущности, сравнялась с судьбами обыкновенных уголовных авторитетов, о которых через много лет споет Высоцкий:

Ни разу в жизни я не мучился
И не скучал без громких дел, —
Но кто-то там однажды скурвился, ссучился,
Шепнул, навел — и я сгорел.

Руководство страны обезглавило Министерство госбезопасности не столько для возмездия, сколько для острастки. В июле 1951 года министра МГБ посадили вместе — а точнее, отдельно — с его молодой женой Антониной и новорожденным сыном. Участники следственной бригады по делу Абакумова тяжело восприняли заточение тридцатилетней женщины с младенцем и пытались, как могли, облегчить положение обоих. Военные юристы — не мясники из Лефортова, они прошли войну, многие имели семьи.

В книге «Абакумов — начальник Смерша» приводятся любопытные свидетельства полковника юстиции в отставке А. Лискина о характере военных юристов (сам А. Лискин непосредственно участвовал в следствии по делу Абакумова). Военные прокуроры — народ образованный, даже церемонный. Они умеют ставить вопросы и добиваться ответов без издевательств и побоев. Протоколы тоже ведутся с точностью. Сам Лискин жил с женой, детьми и тестем в одной комнате в коммуналке и работал почти без выходных. Пораженный великолепием особняка Абакумова в Колпачном переулке, которым тот обзавелся незадолго до ареста, Лискин сравнивал эти условия со скромными коммуналками сотрудников военной юстиции.

Следственная бригада работала без сна и отдыха. Как говорят и блатные, и милиция, Абакумов был в несознанке. Его вызывающее, прямолинейное поведение в тюрьме привело его на проверку в лефортовские казематы с холодильной камерой-пыткой и избиениями (официально — острыми методами допроса). Но заключенный № 15 проявил железную волю и не подписал ни одного признания в измене, до конца отказывался от обвинения и адвоката.

Он стал обычным камерником, причем раньше таинственной банды — о ней он так ничего и не узнал.