– Другой пример – кастрация, – подхватил Генри. – В двадцатом веке в штате Канзас в США одной из постоянных практик лечения психических больных, была кастрация. Оказалось, что кастраты, в среднем, жили на четырнадцать лет дольше. Таким образом, размножение вида, действительно, имеет негативный эффект на его долголетие.
– То есть вирус лишил нас этого компромисса, полностью деактивировав способность к репродукции. Фактически он сделал выбор за нас, – вставил Кейн.
– И добавил недостающие года для нашей компьютерной модели, – сказала Кристина.
Она переключила изображение, и теперь мы смотрели на длинную математическую формулу, которая заканчивалась трехзначной цифрой со знаком «примерно».
– Учитывая, что вирус не просто сократил нашу способность к размножению, а вообще отключил ее, мы изрядно экономим отпущенные нам ресурсы. Весь потенциал репродуктивной системы теперь направлен на обновление клеток организма, то есть на отсрочивание старости.
– То есть если эта формула верна, мы можем жить до…
Тесса замялась.
– В среднем около восьмисот лет.
В лаборатории воцарилось гнетущее молчание. Мы пытались представить, каково это – жить почти тысячелетие. Ты можешь родиться в период изобретения колеса, а под конец твоей жизни люди начнут межзвездные путешествия на потомке колеса. Все это казалось немыслимым, нереальным, не в этой жизни и не в этой вселенной.
– Очуметь! Я тут двадцать три года прожил, и меня уже все достало! А что будет через восемьсот лет?! – воскликнул Фунчоза.
– Восемьсот лет… это ж целая вечность, – печально произнес Томас.
– Ну а что? Неплохо. Можно в ипотеку взять целый остров…
– Или трешку в Москве…
– Слушайте, давайте не будем нагнетать. У нас сейчас проблема понасущнее, – сказала Перчинка.
– В самом деле, мы паримся о том, чего еще нет. Нам надо сосредоточиться на производстве сыворотки, – подхватил Муха.
– Мы смогли просчитать лишь компьютерную модель. Неужели вы хотите сказать, что создали ее в реальности? – удивился Генри.
– Сомневаешься? Я всегда был смышленее тебя, – грустно ухмыльнулся Кейн.
– А еще у тебя прирожденный дар пыль в глаза пускать. Не поверю, пока не докажешь, – улыбался Генри.
Тесса вышла вперед.
– Я его доказательство.
Генри с Кристиной тут же вскочили с мест и подпрыгнули к Тесс.
– Не может быть!
Генри покрутил голову Тесс, послушал пульс, посветил фонариком в глаза и даже засунул ей пальцы в рот, чтобы осмотреть зубы и слизистые.
– Ты так похожа на нас! – наконец вынес вердикт Генри.
– Ага, подожди пока ее жажда охватит. Она похуже бабы в ПМС станет, – оскалился Зелибоба, вспоминая погоню за Геркулесом. – Хотя вряд ли. Она дралась с чудовищем как раз так, как дралась бы баба в ПМС.
– И на сколько хватает действия сыворотки? – спросила Кристина.
– Зависит от количества мутационных генов. Для Тесс это примерно две недели, – ответил Кейн.
Не знаю как, но во взгляде Кристины читалось понимание того, что отношения Кейн и Тесс гораздо глубже обычной дружбы или приятельства. Глубже до самой матки, я бы сказал.
– Как это происходит? – спросила она, все же оставаясь в первую очередь ученым, а не чьей-то женой.
– Что именно? – нахмурилась Тесс.
– Когда ты потеряла сознание. Когда вирус сместил тебя. Ты помнишь, что ты делала, пока он руководил твоим телом?
– Я не теряла сознание. Просто была близка к этому.
– То есть твое превращение не завершено?
– Я бы предпочла его не завершать.
– Оно верно. Никогда не знаешь, что встретишь на самом дне.
– Что это значит?
– В тебе всего восемьдесят четыре процента мутировавших зараженных генов. Если ты пройдешь полный цикл превращения, то их может стать еще меньше, – пояснил Кейн.
– Если вам нужен человек, который вернулся в свое тело после полного цикла, то это Лилит, – сказала Тесса.
Генри сощурил глаза в недоверчивости.
– Вы пообщаетесь с ней, когда мы настроим связь между Аахеном и Бадгастайном, – добавил Антенна.
– А что насчет тех зданий? Что там? – спросила Жижа, глядя в окно.
Мы все подошли к широким окнам,
– В каждом из тех зданий находятся цепные конвейеры для производства таблетированных и инъекционных препаратов. Ими так и не успели воспользоваться, – ответила Кристина.
Мы оглядели заснеженные поля, посреди которых из глубоких сугробов выныривали здания, не желающие быть забытыми и заброшенными. Они знали, что значимы для нас, и если бы они были живыми, то размахивали бы сейчас красными флагами, яростно заявляя, что готовы выполнить свое предназначение.
– Здесь мы и начнем массовое производство.
– У нас теперь есть люди, которых можно поставить за станки.
– Ну а мы – Падальщики – как всегда, ограбим погибший мир и доставим сырье.
– Мне не терпится разбудить маму и вернуть все на круги своя! Поесть ее стряпни и оставить немытую посуду, поспорить с ней до усрачки насчет пирсинга на яйцах «я так самовыражаюсь!», обвинить ее во всех моих проблемах, как все нормальные взрослые мужики!