Последняя битва

Включив фонарик, Герхард взглянул на часы – полтретьего. Это ж сколько еще здесь сидеть?! Ну светает сейчас… светает… светает сейчас где-то около пяти утра; значит, осталось два с половиной часа. Всего-то! Даже, наверное, и меньше. Юноша помигал фонариком, подавая весточку своим – Эриху, Артуру, Вилли. Те тоже наверняка сидели где-нибудь рядом. Ну мигнули б в ответ, что им стоит? Нет, сидят. Что, никто не прихватил фонарик? Герхард посветил вокруг, тоненький световой лучик выхватил из темноты кусты и деревья. Что-то не попалось на глаза ни одной могилы. Вот, кажется, здесь, слева, должна быть надгробная плита. Нет, не видно. Видать, далеко отпрыгал.

А дождь никак не кончался, все лил и лил, и Герхард постепенно привык к нему, навалившийся в первые секунды страх давно прошел, осталась лишь скука. Ну в наряде, часовым или у флага тоже ведь по ночам не очень-то весело. Тем более там надо выстоять целую смену – четыре часа, а тут… тут еще осталось ровно вполовину меньше. И ведь часовым нельзя ни прыгать, ни петь, ни вообще хоть как-нибудь развлекаться – устав караульной службы все это – и многое другое – строго-настрого запрещает. А здесь… Ну подумаешь, заброшенное кладбище, эко дело! А может, негромко почитать стихи? Или нет, лучше спеть!

Мы шли под грохот канонады…

Нет, лучше что-нибудь другое, «Лили Марлен», например…

Герхард тихонько запел, но почти сразу сбился – забыл слова, пришлось просто насвистеть мотив. Таким же образом – наполовину голосом, наполовину свистом – он исполнил одну за другой несколько песен кряду, почти все, которые знал: «Дойчланд зольдатен», «У меня был фронтовой друг», «Кукарача», «Марш 18-го егерского баварского полка», «Хорст Вессель» и популярное аргентинское танго «О, мой Буэнос-Айрес».

Исполнил и ревниво прислушался к тишине. Вообще могли б и поаплодировать, руки б не отвалились.

Между тем светало. Дождь почти совсем перестал, но тучи все еще затягивали все небо – по-осеннему плотные, темно-серые, низкие.

– Эй, – взглянув на часы, закричал Герхард. – Может, хватит уже?

Ответом было лишь эхо.

Юноша сложил ладони рупором:

– Эгей, парни!

Никакого эффекта.

– Вот, козлики, – выругался Герхард по адресу как прихвостней Гамбса, так и своих же друзей-приятелей. Никто ведь так и не откликнулся!

Значит, ушли спать, видать, дождя испугались. Ладно Гамбс, но Эрих! Брат называется. Ишь, мокнуть не захотелось.

Обиженно шмыгнув носом, Герхард немного подумал и решительно направился к лагерю по узкой, заросшей высокой травою тропе. Шел, ежился – мокрые холодные папоротники бились в колени. Не очень-то приятно, знаете ли…

Ну и где же лагерь? Где палатки, полевая кухня, флагшток?

Юноша осмотрелся – ага! вон, кажется, костровая поляна – и прибавил шагу, не обращая особого внимания на бьющие в лицо ветки. Надоело уже до самых чертиков шляться по мокрому лесу. Ну и где ж палатки? А нету! Черт, неужели, заблудился?! Этого еще не хватало! Герхард представил только, как над ним будут издеваться – все, до самого последнего малыша пимпфа, это ж надо же, заблудился в трех соснах! Да-а, не очень-то приятно выслушивать насмешки и оскорбления. Стоп! Не паниковать. Для начала определить направление. Вот как раз дерево, муравейник – муравейник обычно располагается с южной стороны ствола. Ага… Значит, там – север.

Встав к найденному северу лицом, юноша раскинул в стороны руки: левая, таким образом, указывала на запад, а правая – на восток. Ну вот, всего-то и делов! Определился! Теперь еще бы вспомнить, в какой стороне от кладбища находится лагерь. Да, вот именно – в какой?

А черт его знает! Кажется, на юго-западе… Или на юго-востоке. Герхард задумался и вдруг посветлел лицом. Эврика! Чего искать-то, когда можно просто послушать, ведь сейчас, вот-вот, прозвучит играющий побудку горн! А уж потом шума не оберешься! Не зря ведь тянули электрический кабель от самой деревни – и киноаппарат от него работает, и освещение, и радио, вернее – репродуктор, для которого отдельный кабель тянули. Сейчас, сразу после подъема репродуктор обязательно врубят – какие-нибудь марши или выступления доктора Геббельса. А у доктора Геббельса голос громкий, на весь лес слышно!

Рассудив таким образом, Герхард присел на упавший ствол и принялся ждать. Ждал долго, до тех пор, пока в разрывы облаков не проглянуло солнце, посмотрев на которое юноша нервно передернул плечами. Что такое? Неужели так далеко ушел?!

Ну делать нечего, придется выбираться. Тем более солнышко, все идти веселее. Так… Где-то тут рядом должно проходить шоссе. И железная дорога тоже не так уж далеко, на худой конец можно и к ней выйти – уж поезда-то километров на пять слышно. А вообще-то хорошо бы забраться на какое-нибудь высокое дерево… главное, при этом не сверзиться вниз, ствол-то мокрый, да и ветки.

Хорошенько подумав, Герхард все же на дерево не полез, а, увидев тропинку, быстро пошел по ней. Ему было все равно, в каком направлении двигаться, лишь бы куда-нибудь выйти, и чем скорее, тем лучше.