Последняя битва

Прошелся генеральный секретарь по борьбе с хищениями и торговыми махинациями. Особо заострять внимание на этом вопросе не стал, но пообещал, что все воры, махинаторы и расхитители социалистической собственности будут сурово наказаны. И многозначительно добавил:

— Мы никуда не торопимся, будем работать системно, чтобы избежать ошибок и перегибов, но через полгода-год первые результаты нашей работы увидят и оценят все советские люди...

Мужчины внимательно вслушивались в каждое слово руководителя страны. Мама присела на стул, сложив руки как школьница, и внимала каждому слову. Даже Маша, чувствуя важность момента, тихонько устроилась на диване, стараясь не мешать взрослым.

В конце Романов коснулся международной обстановки. Напомнил, что наши враги не спят, мечтают и делают всё возможное, чтобы разрушить первое в мире социалистическое государство. И вдруг выдал:

— Некоторые члены Политбюро были против того, что я сейчас скажу. Они считают, что широкая огласка может навредить стране и партии. Но я считаю: народ должен знать правду. И скрывать нам от него нечего. Более того, это преступно, с учетом произошедших событий. После долгих дискуссий, мы приняли решение рассказать о попытке государственного переворота, которую недавно удалось предотвратить. Заговорщики на самых высоких руководящих должностях хотели, придя к власти, сменить государственный строй. Предать всех тех, кто погиб, защищая наше социалистическое Отечество, кто работал в две смены, создавая и восстанавливая промышленность, кто пахал от зари до зари, наполняя закрома Родины. Они пытались отобрать наши завоевания, оплаченные потом и кровью миллионов простых людей, и им это почти удалось. Именно с этим был связан вывод из состава Политбюро председателя КГБ Юрия Андропова, Председателя Совета Министров Алексея Косыгина, отстранение и арест их и ряда других руководителей. Хочу пообещать: процесс суда будет транслироваться по телевидению, и станет максимально открытым, чтобы каждый советский человек увидел, какое будущее готовили ему предатели, желающие присвоить народную собственность и стать новоявленными капиталистами. По материалам следствия и судебного процесса будет снят документальный фильм. В нем запечатлеют самые шокирующие доказательства и подробности переворота. Мы сделаем это для будущих поколений, чтобы они не расслаблялись и помнили: стать предателем и нанести удар в спину может даже внешне безупречный человек волею судьбы вознесенный на должность руководителя. Сегодня нам удалось не допустить переворота. И в будущем, я обещаю: каждый из руководства сделает всё возможное, чтобы эта ситуация никогда не повторилась.

— О-хре-неть, — по слогам произнес отец.

— Это что же получается, новый тридцать седьмой год? — растерянно выдохнула матушка.

— Ни в коем случае, — возразил Сергей Иванович. — Я немного знаю ситуацию. Подробности рассказать не могу, но все сказанное Григорием Васильевичем, правда, от первого до последнего слова.

— Настя, какой к черту тридцать седьмой? — с досадой добавил отец. — Хватит никиткины страшилки о массовых репрессиях вспоминать. Да, были аресты, доносы, расстрелы. Но всё не так просто и однозначно, как на двадцатом съезде утверждали, и не так, как Никитка врал народу. Хрущев ненавидел Сталина, и сводил с ним счёты даже после его смерти. Мы же с тобой об этом говорили, а ты опять талдычишь «тридцать седьмой»…

За столом повисло тяжелое молчание. Во взгляде мамы, обращенном ко мне, я уловил немой вопрос, и чуть кивнул, подтверждая сказанное.

— Сергей, я так понимаю, отца застрелили, потому что о заговоре узнал? Трупы на пустыре и последующее Лешино исчезновение с этим связано? — напрямик спросил папа, играя желваками на скулах.

Майор немного помедлил, кивнул и коротко ответил:

— Да. Извини, больше ничего добавить не могу, подписку давал.

— Понятно, — процедил батя.

— А мне речь понравилась, — неожиданно заявил Зорин, уводя разговор от щекотливой темы. — Все правильно Романов сказал, по делу. Если так и будет, готов только приветствовать такие реформы, и помогать, по мере сил и возможностей.

Отец молча взял бутылку «Пшеничной», налил в рюмки себе и Игорю Семеновичу.

— Тебе не предлагаю, — глянул он на Сосновского. — Сам же сказал, на работе.

— Нам с товарищем майором можно лимонаду плеснуть, — напомнил я. — Он безалкогольный.

— Хорошо, — отец поставил водку, подхватил бутылку «Буратино» и налил в бокалы мне и Сергею Ивановичу, золотистого, стреляющего пузырьками и пенящегося лимонаду.

Встал, тяжело вздохнул и поднял рюмку.

— Выпьем за моего папу, Лешкиного деда, Константина Николаевича. Он всегда был воином, и ушел как воин — в бою. Надеюсь, его гибель была не напрасной. Пусть земля будет ему пухом.