Последняя битва

— Вот видите, — гордо вздернула подбородок Горбачева. — Эти товарищи не зря сюда едут. Готовьтесь приносить извинения. Мы Григория Васильевича давно знаем, он ещё несколько лет назад регулярно в Кисловодске отдыхал. С Михаилом Сергеевичем всегда дружеские отношения поддерживал. Я попрошу, чтобы вам всыпали на полную катушку за клевету и травлю моего мужа. Готовьтесь отвечать за самоуправство.

— Попросите, попросите, — ухмыльнулся прокурорский. — Как знать, может и получится.

В прихожей хлопнула дверь, и послышался шум.

— Приехали, — удовлетворенно констатировал Александров. — Сейчас будете с ними общаться.

В комнату зашли двое. Первый был крепкий сорокалетний, но уже седой мужчина с профессиональным тяжелым взглядом чекиста. Второй — совсем молодой светловолосый паренек.

— Здравствуйте, — первым начал сорокалетний. Шагнул к прокурору и протянул руку. — Товарищ Александров?

— Он самый, — усмехнулся мужчина в синем мундире, пожимая ладонь чекиста. — Вы, как я понимаю, майор Сосновский.

— Так точно, — улыбнулся седой.

— А вы, тот самый Кирсанов, — улыбнулся Александров, поворачиваясь к молодому. — Наслышан, наслышан.

— Если не секрет, откуда? — поинтересовался молодой, отвечая на рукопожатие. — Я вроде не знаменитость. По телевизору не выступаю, песни не пою, как Лещенко и Магомаев. В кино не снимаюсь.

— Земля слухами полнится, — уклончиво ответил прокурор.

— Товарищ Кирсанов, — Раиса Максимовна кокетливо поправила прическу и попыталась изобразить ослепительную улыбку. — Вас Григорий Васильевич прислал, чтобы во всем разобраться и прекратить этот ужас, правильно?

Даже Михаил Сергеевич воспрянул. Поднял голову, поправил съехавшие с переносицы очки и выпрямился.

— Правильно, — подтвердил паренек. — Ужас пора прекращать.

Горбачева самодовольно улыбнулась и с торжеством глянула на невозмутимого старшего советника юстиции.

— Для начала я хочу быть уверенным, что взяточники, аферисты и агенты ЦРУ — супруги Горбачевы не останутся безнаказанными, — ухмыльнулся парень. — По вам обоим даже не тюрьма, пуля давно плачет. Думаю, когда вас к стенке поставят, а потом закопают на каком-то безымянном погосте, на земле гораздо чище станет. И ужаса точно меньше будет.

В глазах Горбачева на мгновение мелькнули растерянность и страх, лицо дрогнуло, он поспешно отвел взгляд.

Улыбка медленно сползла с лица Раисы Максимовны, сменившись злобным оскалом.

— Что за глупости вы говорите? — холодно процедила она. — Хотите снова расстреливать людей по надуманным обвинениям? Как в тридцать седьмом? Ничего у вас не выйдет!

Она сделала театральную паузу и презрительно фыркнула:

— Придумали тоже, сотрудничество с ЦРУ! Ничего, Григорий Васильевич во всем разберется, и правда восторжествует. А всем вам придется отвечать за свои обвинения.

— То есть у вас претензии только к этому пункту обвинения? — вкрадчиво уточнил юноша. — По другим вопросов нет?

— Гражданка Горбачева зачем столько пафоса? Думаете он вам поможет? — усмехнувшись, добавил седой. — Вы не в кино снимаетесь. Если такие обвинения предъявляются, значит, на то есть основания.

Раиса Максимовна гордо отвернулась, не желая отвечать.

— Молодой человек, — наконец-то встрепенулся, пришедший в себя и нахмурившийся Горбачев. — Это возмутительно. Что за гнусные инсинуации о вербовке меня и Раисы Максимовны ЦРУ?

— Николай Борисович, насколько я понимаю, вы занимаетесь этим делом и посвящены во все подробности? — уточнил парень у прокурора.

— Естественно, кивнул Александров. — Даже в нашем ставропольском КГБ подписывал документ о неразглашении.

— Отлично, значит, я могу говорить откровенно, — парень повернулся к недовольно нахохлившемуся Горбачеву.

Молодой человек уселся на стул и вжикнул замком папки:

— Инсинуации, говоришь? Давай разберемся. С самого начала.

На свет появилась соединенная скрепкой пачка листов. Парень пробежался глазами по тексту, перевернул парочку страниц и задал вопрос:

— Итак, в тысяча девятьсот пятидесятом году ты поступил в МГУ имени Ломоносова. Поселился в общежитии, там же и познакомился с чехословацким студентом Зденеком Млынаржом, правильно?

— А что тут, так сказать, плохого? — возмущенно вскинул руки Горбачев, — Вы, молодой человек, это, не перебарщивайте! Зденек в шестнадцать лет вступил в компартию Чехословакии. Был секретарем ЦК. Кто же знал, что он в диссиденты подастся? И вообще, почему вы ко мне, по-хамски, на «ты» обращаетесь? Я вам в отцы гожусь. Имейте совесть!

— Скажи спасибо, что на «ты» обращаюсь сволочь пятнистая, — процедил парень. — Ты и этого не заслужил. Что касается совести. Это ты привык иметь её в разных позах, гнида продажная. И не смей мне больше про совесть говорить. А то не удержусь, и дам тебе от души по мерзкой харе. Давно руки чешутся.

— Позвольте, — растеряно пробормотал не ожидавший такого отпора Михаил Сергеевич, — что же, это такое творится, товарищи? Угроза рукоприкладства?

Он обвел взглядом прокурора и седого, ища в их лицах хоть каплю сочувствия. Не нашел, вздохнул, опустил голову и скорбно сложил руки на коленях.