Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев

Когда Эйзенхауэр добрался до заключительного абзаца своего послания, он уже едва сдерживал гнев. «Премьер-министр и его начальники штабов, — заявил он, — выступали против «Энвила» (вторжения в Южную Францию); они возражали против моего предложения уничтожить немцев к западу от Рура до нашего форсирования этой реки; они настаивали на том, что наступление на северо-восток от Франкфурта лишь втянет нас в бесконечные сражения на пересеченной местности. Теперь они явно хотят, чтобы я отказался от операции, в которую будут вовлечены многотысячные войска, до полного поражения Германии. Я согласен ежедневно и ежечасно изучать все проблемы со своими советниками и уверяю, что нами руководит единственная мысль — скорейшая победа в этой войне».[28]

Чуть позже, но в тот же день в Вашингтоне генерал Маршалл и Объединенный комитет начальников штабов получили дополнение к протесту британских начальников штабов, прибывшему накануне. Вторая телеграмма по большей части была растянутым повторением первой, однако были два важных дополнения. За этот промежуток времени британцы узнали от адмирала Арчера, находящегося в Москве, о дополнительных данных разведки, направленных Дину из штаба Верховного главнокомандующего союзными экспедиционными силами. Британцы настаивали на том, чтобы не предоставлять эту информацию русским. В том случае, если обсуждения уже начались, Лондон хотел приостановить переговоры до тех пор, пока Объединенный комитет начальников штабов не пересмотрит ситуацию.

Однако уже начались разногласия и в среде самих британцев — не только из-за уместности депеши Эйзенхауэра, но и из-за того, какие ее части следует критиковать. Британские начальники штабов позабыли показать Черчиллю свои возражения, прежде чем отправлять их в Вашингтон. А возражения Черчилля отличались от возражений его военных советников. Черчилля не устраивало то, что «новый план Эйзенхауэра меняет оси наступления с Берлина на направление через Лейпциг и Дрезден». Премьер-министр считал, что, по этому плану, британским войскам «отводится практически роль статиста на севере». Хуже того, «уничтожаются все надежды на то, что британцы войдут в Берлин вместе с американцами».

Берлин, как всегда, главенствовал в мыслях премьер-министра. Ему казалось, что Эйзенхауэр, «возможно, ошибается, предполагая, что Берлин не является важной целью с военной и политической точки зрения». Хотя правительственным департаментам пришлось «по большей части переехать на юг, доминирующим влиянием падения Берлина на немецкие умы пренебрегать нельзя». Черчилля преследовала мысль, что его заподозрят в том, будто и он «пренебрег Берлином и оставил его русским». Он заявил: «Пока Берлин будет в руинах противостоять осаде, как это вполне вероятно, немецкое сопротивление будет стимулироваться. Падение Берлина может ввергнуть почти всех немцев в отчаяние».

В принципе соглашаясь с аргументами своих начальников штабов, Черчилль понимал, что они включили в свои возражения «много второстепенных, лишних факторов». Он указал на то, что доверие американских начальников штабов к Эйзенхауэру очень велико… американцы решат, что, как победоносный Верховный главнокомандующий, он чувствовал жизненно важную необходимость попытки добиться от русских… лучшего контакта между армиями Запада и Востока, и имел на это право». Черчилль боялся, что британский протест лишь обеспечит «американским начальникам штабов… возможности для дискуссии», и ожидал, что они «ответят быстро и находчиво». Что они и сделали.

В субботу 31 марта американские военные лидеры оказали Эйзенхауэру безоговорочную поддержку и согласились с британцами лишь по двум пунктам: Эйзенхауэр должен представить свои подробные планы в Объединенный комитет начальников штабов, а дополнительные детали, сообщенные Дину, следует придержать.

С точки зрения американских начальников штабов, «битва за Германию находится сейчас в той стадии, когда полевой командующий лучше всех рассудит, какие средства быстрее приведут к уничтожению немецких армий и их способности к сопротивлению… Генералу Эйзенхауэру следует и далее свободно связываться с главнокомандующим Советской Армией». Для американских военных руководителей существовала только одна цель, и она не включала политические компенсации. «Единственная цель, — говорили они, — это скорая и полная победа».