Последняя битва (СИ)

— На следствии расскажут, — злорадно ухмыльнулся Щелоков. — Жаль, это знание вам не пригодится. Учитывая статью обвинения, радовать мир своим существованием вы будете недолго. Это один вариант. Но есть и другой.

— Какой? — Чазов резким взмахом вытер блестящий от пота лоб.

— Вы сейчас пишете чистосердечное признание, а потом звоните своему товарищу Андропову, и говорите, что Леонид Ильич умер, можно приезжать, забирать дипломат из сейфа. И тогда никакого суда не будет. Уйдете на покой уважаемым человеком. Выбор за вами.

— Я не могу, — Чазов затрясся. — Вы не знаете этого человека. Меня убьют.

— Можете, — жестко припечатал Щелоков. — Поймите, с Вами или без вас песня Андропова спета. Он — предатель и государственный изменник. Все члены Политбюро уже ознакомились с необходимыми доказательствами. Андропов уже ничего не сможет сделать, решение об его отставке и заключении под стражу, дело ближайших часов. А вы ещё можете избежать суда и расстрельного приговора. Если, конечно, будете делать, что вам говорят.

— Леонид Ильич, — Чазов умоляюще глянул на Брежнева. — Это правда?

— Абсолютная, гхм, — сурово подтвердил генсек. — Делай, что тебе говорят, Женя. Юра перешел все границы, его дни в должности председателя КГБ сочтены. Он будет смещён и отправлен под трибунал.

Чазов глубоко вздохнул и закрыл глаза.

— Хорошо, — выдохнул он. — Я позвоню Андропову.

— Отлично, — одобрил Щелоков и повернулся к Медведеву и Цвигуну. — Теперь сюда нужно пригласить майора Липатова. Он, насколько помню, должен в сторожке у ворот сидеть. И пусть сигареты с собой возьмет. Владимир Тимофеевич позови его, скажешь, Леонид Ильич попросил.

В пятнадцати километрах от дачи Брежнева. Спустя час времени.

— Коршун, я орел, как слышно? — ожила рация в руке Сергея Ивановича.

— Орёл, я коршун, слышу тебя хорошо, — сразу ответил капитан. В белом маскхалате, на фоне, вырытого ночью окопа-схрона, прикрытого бревнами и толстым слоем снега, накиданного сверху, наш командир был почти невидимым со стороны дороги

— Коршун, я орёл, клиенты проехали. Через десять минут будут у вас. Готовьтесь встречать.

— Коршун, вас понял, — сообщил командир, отпустил и снова нажал кнопку вызова.

— Беркут, ястреб, я коршун. Всё слышали? Полная боевая готовность.

— Коршун. Я — Беркут. Все слышал. Есть, полная боевая готовность.

— Коршун, Ястреб на связи. Слышал. Есть, полная боевая готовность.

Капитан повернулся ко мне. В его глазах я увидел мелькнувшую тень беспокойства.

— Алексей, там твои видения тебе ничего не подсказывают, случайно?

— Ничего, — честно ответил я.

— Понятно, — вздохнул он. — Жаль. Ну ничего, недолго уже осталось. Через несколько минут всё решится.

Капитан зачем-то тронул лежащий рядом «калашников», взял висевший на груди бинокль с антибликовыми стеклами, лег грудью на утрамбованную землю окопа, и уставился на дорогу.

— Всё будет хорошо, Сергей Иванович, — подбодрил старик, стоящий справа. Фигура Березина в маскхалате казалась ещё больше. Седой смершевец с суровым лицом и белой щетиной, напоминал Одина. Жаль бороду сбрил. Тогда бы вообще выглядел вылитым скандинавским божеством войны.

— Вот увидите, мы победим, в Великую Отечественную сдюжили, сейчас тоже выиграем. Одолеем супостатов. По-другому и быть не может, — убеждённо добавил Иван Дмитриевич.

Примечания:

Гинзбург, Орлов, Ланда, Григоренко — диссиденты 70-ых годов, подвергавшиеся репрессиям со стороны КГБ.

18 января. 1979 года. Ближнее Подмосковье. Недалеко от МКАД

Капитан продолжал напряженно всматриваться в бинокль, одновременно готовясь отдать команду по рации. Я отодвинул локтем, лежавший рядом рупор и приник к краю окопа, стараясь рассмотреть что-то невооруженным глазом. Но кроме черных точек, появившихся на горизонте, не увидел ничего. Одновременно, в очередной раз, мысленно прогонял озвученный Сергеем Ивановичем план, пытаясь отыскать недостатки. Но, как и раньше, ничего не находил. План, с учётом ситуации, был составлен, очень грамотно.