Последняя черта

— Вали нахрен из моей жизни!

И действительно хотела, что бы он свалил и больше не возвращался никогда.

— Не стоило... Слышишь?! Не стоило оно того! — сорвалась девушка, в порыве всплеска содрав клеёнку со столика, отправив на пол какие-то детали, — Зачем?!

Кем они были — если так подумать? Микробами в масштабах Вселенной, а если в истории? Точкой невозврата, ролью, про которую говорил Лёха и никем более. Жаждали свободы, задыхались в порыве восторгов. Ловили первые лучи солнца, шатаясь пьяной компанией по улицам и смеялись. Верили — их обойдёт стороной, они готовы ко всему, раз столько пережили. Они ведь знают как устроен мир, знают, что система создана ломать и бросать с разбегу об стену. Всё знают, всё под контролем — денег достаточно сейчас, а что будешь дальше — хрен его знает. Жили одним мигом и сгорали, тухли стремительно, но всегда пылали вновь.

Бред, что спичку нельзя повторно поджечь. От другой — можно.

А сейчас спичек не было. Была многоразовая зажигалка, ментоловые сигареты, тарелка с краской и кисточка. Призрак стояла перед зеркалом в прихожей, напряжёнными руками упиралась в раковину и смотрела на себя злобными, опухшими от слёз глазами.

Чёрное солнце тоже померкло, как это бывает со звёздами — взорвалось, волной разнося свой последний, убийственный свет и исчезло.

Крик скрывался, прятался под вороньим крылом, убивал протест, оставляя глухое отчаяние и пустоту.

Это не правильно. Так не должно быть. Дикий не должен был выходить без оружия, Актёр — пить кофе с незнакомцем, Изабель — бросаться на амбразуры. Герасим не должен был бросаться следом, гонимый гневом и горем, а Марципан — попадаться омоновцам, как и Меланхолия. Лёхе следовало не играть в героя и слить фотографии документов через левый аккаунт в сети, Доктору — отправляться в одиночестве за лекарством. А Ворона нужно было отговорить от идеи пристрелить этого ублюдка, хоть наручниками к батарее приковать, хоть верёвками. Ташу нужно было запереть дома.

Призрак поджала губы, криво ухмыляясь. Всё так просто, если подумать. А человеком она остаться не смогла.

Часов в этом доме не было. Призрак сидела на кровати, глядя перед собой. Не плакала — просто непроизвольно катились слёзы, а в груди образовывалась сосущая пустота, доводящая до предела. Она думала о том, что у Ворона на кухне есть автомат. И ещё стволов распихано и разбросано не то что бы много, но достаточно. Можно взять, пойти куда-нибудь и просто покончить со всем этим. Просто так уйти будет не правильно, а сделать что-то яростное, в своём стиле. Безбашенное и дерзкое. Немного изменить внешний вид, не краситься наконец, а волосы уже и без того чёрные. Её не узнают, если будет прятать лицо от опознавательных камер, получится пройти в здание СК, там будь что будет. Её либо убьют, либо повяжут, но Призрак заберёт с собой как можно больше этих уродов. Обещать всё равно уже нечего и некому.

Призрак не хотела умирать. Так же, как и несколько лет назад, цеплялась за любые доводы, хотела вгрызться этой жизни в глотку и рвать, рвать, рвать, пока наконец не обретёт потерянного покоя. Всё своё существование Призрак выживала, даже в самые тёмные времена старалась видеть свет и идти на него. Разными, не всегда хорошими способами, но оставляла за спиной других и не оглядывалась. Оставалась одинока в любом случае, как и сейчас.

До настойчивого стука в дверь.

Подорвалась тут же, не раздумывая, даже прислушиваться не стала. Распахнула скрипнувшую дверь и застыла, глядя на растрёпанную Ташу. На одном выдохе схватила за руку, втянула в квартиру и прижала к себе, прерывисто дыша. Подруга прижалась в ответ, вцепившись в Алису как в последнюю соломинку и затряслась. Так и стояли — с незакрытой дверью, две рыдающие, находящие друг в друге смысл и убеждение — «Вместе до конца».

— Прости меня, прости, прости. Я должна была, — судорожно шептала Алиса, положив подбородок Таше на макушку и жмурясь. — Должна была защитить, не дать... Я обещала, Таш, прости меня, пожалуйста, прости...

— Всё хорошо, — так же судорожно отвечала Таша, всхлипывая.

У Таши был отодран рукав куртки, новый синяк на скуле и ватные от волнения и страха ноги. Она хотела сначала пойти уже домой, к бабушке, совсем отчаявшись, но что-то не дало — решила проверить. Вдруг? Слабая надежда угольком томилась где-то там, где жила у неё истерзанная душа.

— Алис, — она подняла голову. — А что сейчас?

Алиса нахмурилась, забрала прядь пушистых волос подруге за ухо и последним усилием воли выдавила улыбку.

— Не знаю. Придумаем. Обязательно.

***

— Гляньте-ка! — ахнула Дарья Павловна, прикрыв рукой рот, а вторую прижав к груди, — Кошмар какой! Ужас! Животные...

Сказала, но поздно признала в увиденном нечто отдалённое знакомое.