Последняя девушка. История моего плена и моё сражение с «Исламским государством»

Вместе с ними в саду находилась и жена Насера, Сафаа – такая же высокая, с глубоко посаженными глазами. Она ничего не говорила, а только посматривала на меня, качая младенца и переводя взгляд на младшего брата Насера, Халеда, который, казалось, иногда забывал о том, насколько все серьезно. Сафаа, похоже, больше всех волновалась из-за моего присутствия в доме.

– У вас есть другая абайя? – спросила она, когда я сняла пыльную верхнюю одежду.

Вроде бы это был жест любезности, но что-то в ее тоне наводило на мысль, что она осуждает меня за то, что я ношу езидское платье в доме мусульман.

– Нет, спасибо, – ответила я.

Мне не хотелось носить чужую одежду дольше, чем необходимо.

– Так с кем ты была из ИГИЛ? – спросил наконец Насер.

– С Салманом, – тихо ответила я, и он понимающе хмыкнул, но ничего больше не сказал.

Вместо этого он стал расспрашивать о моей семье и о том, куда я пойду, если выберусь из Мосула. Я чувствовала, что он не боится и хочет помочь мне.

– Вы видели других езидских девушек? – спросила я.

– Видел нескольких, в суде, – ответил Хишам.

Его сын Хуссейн сказал, что видел, как по улице ехали автобусы, судя по всему, полные таких рабынь, как я.

– В Мосуле развешаны плакаты, что если вернуть сабия, то ИГИЛ заплатит пять тысяч долларов. Но, говорят, это неправда.

– Не нравится нам, что тут происходит, – сказал Хишам. – Мы бы давно уехали из Мосула, сразу же как пришло ИГИЛ, но у нас нет денег, и нам некуда уезжать.

– И у нас четыре дочери замужем, – добавила Маха. – Даже если мы уедем, они останутся. Родственники их мужей могут поддерживать ИГИЛ. Его многие поддерживают, заранее ничего утверждать нельзя. Не можем же мы оставить здесь дочерей одних.

Я не хочу показаться неблагодарной по отношению к людям, которые пустили меня в свой дом, выслушали меня и предложили помощь. Но все же меня не покидает мысль: где они были, когда меня держали в плену? Пока я выслушивала их оправдания, во мне нарастал гнев. Как Хуссейн мог спокойно наблюдать за проезжающими автобусами, догадываясь, что в них сидят девушки и молодые женщины, которых день за днем будут насиловать боевики «Исламского государства»? Они помогли мне, но только после того, как я постучалась в их дверь. А я была одной из тысяч. Они утверждали, что ненавидят ИГИЛ, но никто из них и пальцем не пошевелил, чтобы остановить его.

Может, я слишком многого требовала от обычной семьи. Как она могла бороться с террористами, которые сбрасывали людей с крыш по одному лишь подозрению в гомосексуализме; которые насиловали девочек, потому что те исповедовали другую религию; которые регулярно забивали камнями насмерть неугодных им? Мне не выпало шанса испытать свою готовность помогать другим в таких условиях – но лишь потому, что религия езидов никогда не защищала их, а только служила поводом для нападений. Хишам и его семья оставались в оккупированном ИГИЛ Мосуле в безопасности, потому что родились суннитами, а террористы это одобряли. Пока я не появилась на их пороге, они не имели ничего против того, что их религия служит им щитом. Я старалась не возненавидеть их, потому что они отнеслись ко мне по-доброму, но не могла полюбить их.

– У тебя есть кто-то в Курдистане, кому можно позвонить и рассказать, что ты у нас? – спросил Хишам.

– У меня там братья, – ответила я и продиктовала номер Хезни, который намертво врезался мне в память.

Хишам набрал номер и начал говорить. Потом в замешательстве отстранил телефон от уха и набрал номер снова. Когда это повторилось, я подумала, что он ошибся.

– Это он ответил? – спросила я.

Хишам покачал головой.

– Отвечает какой-то мужчина, но как только я говорю, кто я и откуда, он начинает ругаться. Наверное, это не твой брат. А если и твой, то он не верит, что ты здесь.

Потом он попытался дозвониться еще раз.

– Здесь Надия, она сбежала из плена, – объяснил он. – Если не веришь мне, я знаю езидов, которые скажут тебе, кто я.

Хишам служил в армии при Саддаме и знал одного политика-езида в Синджаре.

– Он скажет, что я хороший человек и что я не причиню вреда твоей сестре.

Разговор получился коротким, и после него Хишам сказал мне, что разговаривал с Хезни.

– Сначала, когда он увидел номер из Мосула, он подумал, что я звоню, только чтобы наговорить ему грубостей. Очевидно, люди, удерживающие его жену, иногда звонят ему, чтобы напомнить, что они с ней делают. Ему остается только ругаться и вешать трубку.

При мысли о Хезни и Джилан, которые так хотели пожениться, у меня сильнее забилось сердце.

Становилось поздно, и женщины разложили для меня матрас в одной из комнат и спросили, не проголодалась ли я.

– Нет. – У меня совершенно пропал аппетит. – Но я хочу пить.

Насер принес мне воды, и пока я пила, предупредил, чтобы я ни на шаг не выходила из дома.

– В районе полно членов «Исламского государства» и сочувствующих им. Для тебя тут небезопасно.

– Как тут вообще?

Мне хотелось побольше узнать об обстановке. Есть ли тут поблизости сабайя? Обыскивают ли дома после того, как одна из них сбегает?