Последняя девушка. История моего плена и моё сражение с «Исламским государством»

Я изучала удостоверение днем и ночью, запоминая дату рождения Сафаа – она была немного старше меня, – имена ее матери и отца, а также дату рождения Насера и имена его родителей. На иракских удостоверениях личности, как прежних, так и выдаваемых ИГИЛ, сведения о муже так же важны, как и о самой женщине.

В углу была приклеена фотография Сафаа. Мы не слишком похожи, но я не беспокоилась, что охранники на блокпосту попросят меня приподнять никаб. Невозможно представить, чтобы член «Исламского государства» приказал женщине-суннитке показать лицо в присутствии ее мужа, который тоже мог быть членом ИГИЛ.

– Если тебя спросят, почему ты до сих пор не получила удостоверение «Исламского государства», просто скажи, что не успела.

Я так боялась, что быстро запомнила все данные – они словно отпечатались у меня в памяти.

План у нас был простой. Мы с Насером делаем вид, что мы муж и жена, и едем в Киркук навестить моих родственников. В том городе Сузан было распространенным именем, и мы надеялись, что это поможет нам.

– Скажи, что собираешься остаться там на неделю, – говорили мне. – Насер сопровождает тебя и вернется в тот же день или на следующий, в зависимости от того, когда вы приедете.

Тогда Насеру не надо будет брать вещи или оплачивать штраф, который ИГИЛ требовало от всех суннитов, покидающих халифат на долгое время.

– Ты знаешь что-нибудь о Киркуке? – спрашивали они меня. – Названия районов, какие-нибудь достопримечательности, если они спросят?

– Я никогда там не была. Но я могу спросить братьев, – сказала я.

– А как насчет сумки? – спросил Насер. – Это не похоже на сумку, которую берет с собой женщина-мусульманка, когда едет на неделю к родным.

Черная хлопчатобумажная сумка до сих пор была при мне. В ней лежали платья Катрин, Дималь и мои, а также гигиенические прокладки со спрятанными украшениями и продуктовая карточка моей матери.

Хишам ушел и вернулся с шампунем, кондиционером и парой простых платьев и засунул их в мою сумку. Мне стало неудобно за то, что они так много тратятся ради меня. Это была бедная семья, похожая на мою, и я не хотела быть для них обузой.

– Когда я доберусь до Курдистана, я обязательно отправлю вам все обратно, – сказала я.

Они настаивали, что все в порядке, но я не могла согласиться. Я все еще беспокоилась, что если они потратят слишком много денег, то решат выдать меня.

Хезни сказал, чтобы я даже не думала об этом.

– Награда в пять тысяч долларов – это все вранье. ДАИШ просто запугивает девушек, чтобы они не убегали. Они хотят убедить вас, что вы как скот и что вас захочет поймать и сдать любая семья. Но они не платят. К тому же хорошо, что Насер уедет из Мосула, – добавил он.

– Что это значит? – спросила я в замешательстве.

– Ты не знаешь? Спроси Хишама.

В тот же вечер я передала Хишаму слова своего брата.

– О чем он говорил? Разве Насер хочет уехать? – спросила я.

Помедлив, Хишам ответил:

– Все мы беспокоимся о Насере. Он молодой человек, и рано или поздно ДАИШ вынудит его встать на свою сторону и воевать.

Насер рос в бедности, во время американской оккупации и в годы правления шиитов, и в юности возмущался тем, что считал преследованиями суннитов. Из юношей вроде него выходили основные рекруты «Исламского государства», и его родные боялись, что террористы заставят Насера вступить в их полицейские отряды. Он уже ходил чинить канализацию в зданиях Мосула, и все в семье беспокоились, что даже из-за этой работы, хотя она никак не была связана с насилием, его потом обвинят в пособничестве террористам.

К тому времени, когда я появилась у них на пороге, родные Насера отчаянно пытались придумать способ вывезти его из Мосула. Они подумали, что если их семья поможет сбежать рабыне-езидке, то власти Курдистана разрешат им выехать туда.

Хишам попросил меня не говорить об этом Насеру и никому не рассказывать, что он работал на ИГИЛ, пусть даже и ремонтировал туалеты.

– Не важно, что это за работа, – сказал он. – Этого достаточно, чтобы курды или иракские военные посадили его в тюрьму.

Пока нас пытали и насиловали, семьи в Ираке и Сирии жили обычной жизнью.

Я пообещала, что не расскажу. Я не могла представить, чтобы Насер стал полицейским «Исламского государства» и арестовывал людей только за то, что они исповедовали другую религию или нарушали какие-то их жестокие правила, не говоря уже о том, чтобы приговаривать их к смерти. Неужели ему придется работать с Хаджи Салманом? Насер стал мне другом, он казался таким добрым и отзывчивым. С другой стороны, я еще мало его знала, а ведь многие сунниты выступали против езидов. Интересно, верил ли он когда-нибудь в то, что из Ирака нужно прогнать представителей всех других религий, кроме ислама суннитского толка? Считал ли он при этом, что поддерживает революцию, призванную вернуть власть в его стране достойным людям?