Последняя драма Шекспира

– Ну, как зачем? Мне ведь по закону компенсация полагается. Материальная. Имело место вопиющее нарушение техники безопасности, которое привело к серьезным телесным повреждениям, может быть, даже к сотрясению мозга. Помните, то дело в театре «Подоконник»? У них актриса упала со сцены и сломала руку. Большой шум подняли! Не помните, чем там директор театра отделался?

– Не надо! – взмолился директор. – Все, что угодно, только не это! Все ведь на меня повесят!

– И правильно сделают! – проворчал дядя Костя.

– Камеры. Штуки четыре! – потребовала Лиза.

– Две! – ответил директор, который даже в этом случае не мог не поторговаться.

– Торг здесь неуместен! – возразила Лиза. – Четыре камеры, или я иду оформлять производственную травму!

– Ладно, – тяжело вздохнул директор. – Вы же знаете, ради вас я готов на все. Петушков, подготовь заявку. Только, сам понимаешь, в пределах разумного!

Когда Лиза с дядей Костей вышли из кабинета директора, пожарный уважительно взглянул на свою спутницу и проговорил с каким-то новым, непривычным выражением:

– Хорошо это вы его прижали, Лизавета Юрьевна! Я-то, честно говоря, думал, ничего у нас не выйдет. Он ведь такой жмот – снега зимой у него не выпросишь! А вы сумели. – Он тяжело вздохнул и продолжил: – Теперь вот только не знаю, что делать. Добивался я этих камер, а где их брать и как устанавливать, понятия не имею. До сих пор я с ними дела не имел, только с огнетушителями и другими средствами пожаротушения. Ну, да ничего, мир не без добрых людей, поговорю с другими пожарными, авось подскажут.

– А зачем вам с ними говорить? Вот я вам, дядя Костя, дам координаты, там все объяснят и сделают.

И Лиза протянула пожарному мятый листочек с телефоном фирмы «Око Ра».

Вдоль набережной Фонтанки вытянулась огромная пробка. Машины двигались с черепашьей скоростью. Привычные к пробкам водители занимались своими делами – кто разговаривал по телефону, кто проверял почту или рылся в Интернете. Между машинами сновали продавцы газет, мойщики и обычные попрошайки.

Среди прочих автомобилей выделялся длинный черный «Мерседес».

За рулем его сидел плечистый парень в черном, еще один, чем-то удивительно на него похожий, занимал переднее пассажирское сиденье. Пиджак на нем недвусмысленно оттопыривался, обрисовывая пистолет в наплечной кобуре.

Сзади, рядом с еще одним охранником, сидел плотный лысоватый мужчина, скорее пожилой, с одутловатым лицом и маленькими пронзительными глазами.

Вдруг к «Мерседесу» подошел невысокий вертлявый человек с тусклыми прилизанными волосами.

Он постучал в стекло машины.

Один из охранников потянулся за оружием, но мужчина с одутловатым лицом остановил его:

– Спокойно, это наш человек!

Дверца открылась, и вертлявый тип сел рядом с шефом.

– Посылка передана, – сообщил он вполголоса, – он все понял правильно.

Машины впереди тронулись.

Водитель повернул в зажигании ключ, на котором покачивался голубой полупрозрачный брелок с нарисованным на нем глазом, и тоже проехал несколько метров.

– Что делать с женщиной? – спросил вертлявый тип.

– Пальцем ее не трогать! Пылинки сдувать! Она – наш главный козырь, наш основной актив, и мы должны сохранить ее в хорошем состоянии. Но… – мужчина с одутловатым лицом поднял палец, чтобы подчеркнуть свои слова, – но держите ее на хлебе и воде.

– Не понял… – Вертлявый тип удивленно взглянул на шефа. – Одно с другим плохо сочетается.

– Нормально сочетается! Обращаться с ней без грубости, никакого физического насилия, но кормить впроголодь. Чтобы она похудела, осунулась. Чтобы это было заметно на фотографии. Чтобы он понимал – у нас не курорт и не санаторий, чтобы стремился вытащить жену как можно скорее.

– Вот теперь понял! – Вертлявый тип криво заулыбался, продемонстрировав темные нездоровые зубы. – Не обижать, но держать впроголодь. Это умно.

– Мне твое одобрение не нужно! – поморщился одутловатый. – Проваливай!

– Меня здесь уже нет! – Дверца машины буквально на секунду приоткрылась, и вертлявый тип исчез, как будто его и не было.

Федорин просмотрел биржевую сводку и поморщился.

Акции его концерна неудержимо падали.

Они падали даже быстрее, чем он рассчитывал, исходя из собственной политики.

Он набрал номер своего биржевого агента и проговорил хриплым, недовольным голосом:

– Что там у вас творится?

– Обвал! Ваши акции падают, как переспелые персики! Прямо скоростной слалом!

– Почем они на этот час?

– Семь и четыре.

– Что-то уж больно быстро они падают. Я ожидал, что будет не меньше девяти.

– Но вы же сами этого хотели. Вы велели мне продавать…

– Они падают быстрее, чем должны. Сейчас, по моим прикидкам, они должны идти по девять, минимум – по восемь с половиной. Здесь что-то нечисто.

– Ну да, быстрее. Кроме вас, их продает кто-то еще. Ну, и вообще – на ваших продажах начались панические настроения, рынок застыл и ждет событий.

– Кто еще продает, кроме меня?

– Кто может продавать? Держатели мелких пакетов, миноритарии, в общем, случайная публика.

– Миноритарии никогда не могут договориться между собой. За ними наверняка кто-то стоит. Кто-то использует их, как ширму.