Последняя дуэль

Примерно в тоже время Парламент распорядился, чтобы Адама Лувеля, уже арестованного и заключенного в Консьержери (мрачные казематы при Дворце правосудия) вывели из камеры и «допросили с пристрастием», то есть, под пыткой. Пытки нередко применялись, чтобы выведать нужные показания у свидетелей и выжать признания из обвиняемых. По мере того как судебные дуэли уходили в прошлое, уступая место вердиктам суда, пытки во Франции лишь ужесточались. В особом почёте тогда была дыба, когда руки жертвы связывались за спиной верёвкой, за которую его поднимали над землёй, а потом резко бросали вниз; а также подвешивание над открытым огнём. Часто практиковалось лишение сна, окунание в ледяную воду, а также пытка водой, когда в глотку вливают жидкость, пока человек не начинает захлёбываться.

Адвокат сквайра Жан Ле Кок отмечает в своём дневнике, что «допросу с пристрастием» подверглись Адам Лувель и служанка, «которая, как утверждалось, находилась в тот день в замке Карружей». В те времена пытки были столь расхожим делом, что адвокат даже не упоминает, какие именно методы применялись к двум свидетелям. В любом случае, ни Адам Лувель, ни безымянная служанка ни в чём не признались{12}.

Кроме Адама Лувеля в то лето преступил закон ещё один друг Жака Ле Гри. Жан Белото, недавно овдовевший сквайр, обеспечивающий алиби Ле Гри, был арестован бейлифом парижского епископата по подозрению в «раптусе», то есть, похищении и изнасиловании.

Любопытно, что обвинения Белото, близкому другу Жака Ле Гри и ключевому свидетелю, обеспечивающему его алиби, были предъявлены ни раньше, ни позже, а именно в тот самый период, когда сквайра вызвали в парижский Парламент для следствия по обвинению в изнасиловании Маргариты де Карруж. Возможно, обвинения против Белото были беспочвенны. Но, похоже, Жак Ле Гри избрал себе для развлечений довольно скверную компанию.

Весь июль король и его придворные жадно следили за спором рыцаря и сквайра. Однако в августе, когда следствие затянулось на второй месяц, внимание короля переключилось с внутренних дел (среди которых была и перспектива захватывающей дуэли не на жизнь, а на смерть) на гораздо более значительный внешний конфликт, замаячивший на международном горизонте. Лето было в разгаре, и погода словно благоволила военным действиям, потому что война между Англией и Францией вновь стала неизбежна.

В прошлом году король послал в Шотландию армию французских рыцарей (среди которых был и Жан де Карруж) во главе с адмиралом де Вьеном. Французы сожгли и разграбили приграничные графства, оттянув войска короля Ричарда II на север, подальше от Лондона. Однако второе, более крупное французское вторжение с юга так и не началось, и изначальный план нападения на англичан с двух фронтов был провален. Теперь Филипп Смелый, герцог Бургундский, предложил королю Карлу обессмертить свое имя и нанести по Англии сокрушительный удар, предприняв ещё более масштабное и опустошительное вторжение.

Молодой и впечатлительный король мгновенно одобрил план и уже готовился покинуть Париж и отправиться в Слёйс, фламандский порт, чтобы возглавить поход с огромной французской армадой, состоящей из более чем тысячи военных кораблей. Перед отъездом из Парижа Карл присутствовал на торжественной мессе в соборе Нотр–Дам, пообещав не возвращаться в столицу, пока не ступит на английскую землю твёрдой поступью победителя.

После того как король и его дяди покинули Парламент, суд возобновил работу, включая процесс Карруж — Ле Гри. И вот уже заканчивался, на носу сентябрь, дело грозило затянуться на третий месяц, а рыцарь и сквайр по–прежнему были пленниками Парижа. Они могли перемещаться по городу как им вздумается, но были обязаны являться во Дворец правосудия по первому зову, а это могло случиться в любой момент.

Маргарита, уже на восьмом месяце, оказалась не только пленницей шумного города и четырёх стен своего дома, но и собственного тела. Ожидать одновременно разрешения от бремени и приговора суда в столь непривычной обстановке, должно быть, было для неё сущей пыткой.

Пока шло растянувшееся на целое лето следствие и все с нетерпением ждали решения Парламента, Жан Ле Кок делал собственные заметки касательно этого запутанного дела. В своём дневнике адвокат Жака Ле Гри взвешивает все доводы, как за, так и против подзащитного, обильно сдабривая их собственными мыслями и суждениями по ходу проводимого следствия.

К доводам, работающим против своего клиента, он относит тот факт, что «жена Карружа твёрдо стояла на своём, утверждая, будто преступление действительно имело место». Выдержка Маргариты под потоком всевозможных опровержений, предположений, алиби и встречных обвинений произвели на адвоката не меньшее впечатление, чем на всех остальных.

Ле Кок, видевший людей насквозь, также отмечает в своем дневнике, что сквайр однажды поинтересовался: «верю ли я ему, ибо заметил сомнение в моём взгляде».