Жан де Карруж выехал в Аржантан в первую неделю января 1386 года. Первый отрезок пути, примерно в двадцать пять миль, занял у него по меньшей мере полдня (зима, как-никак) — по дороге на восток вдоль южного берега реки Ви, мимо Сен-Жюльен-ле-Фокона. Возле Ливаро он повернул на юг и выехал на старый римский тракт, ведущий к гряде высоких холмов, откуда открывался прекрасный вид на долину реки Див и бескрайнюю равнину Фалез. Большая часть раскинувшихся перед ним земель принадлежала графу Пьеру.
Спустившись, Карруж пересёк Див неподалёку от Труна и направился вверх по реке. Проехав несколько миль, он долго пробирался через лес Гран-Гуфферн под мрачной сенью вековых сосен. Но вот деревья расступились, и его взору предстали башни Аржантана, возвышающиеся вдали на каменистом холме.
Аржантан был древней крепостью, некогда принадлежавшей англичанам, именно здесь король Генрих II вскоре после Рождества 1170 года получил известие о том, что четверо его рыцарей тайно пересекли Ла-Манш и убили Томаса Бекета, архиепископа Кентерберийского. В 1380-х город был окружён мощной каменной стеной с шестнадцатью круглыми башнями внушительных размеров.
Карруж подъехал к хорошо охраняемым городским воротам, где в нём опознали одного из людей графа Пьера и пропустили. Он направился прямиком во дворец, величественный четырёхэтажный замок с тремя гигантскими башнями, перестроенными графом Пьером в 1372 году, когда он вступил во владение городом. Там утомлённый дорогой рыцарь спешился и, оставив лошадь конюху, прошёл внутрь.
После многочасовой скачки по разбитым зимним дорогам Жан де Карруж представлял собой довольно печальное зрелище, поэтому, прежде чем явиться ко двору, он, вероятно, сбросил забрызганный грязью плащ и омыл руки и лицо в тазике с водой, любезно поднесённом одним из дворцовых слуг. После чего поднялся в Большой зал, где граф Пьер держал свой двор, и отобедал в компании друзей и придворных.
Появление Жана застало двор врасплох. К этому времени в Аржантан уже просочились кое-какие новости о злополучной шотландской кампании, включая имена погибших от рук неприятеля и от болезней дворян, а также несчастных выживших, потерявших на этой войне не только состояние, но и здоровье. Граф Пьер, не получавший до сего дня ни единой весточки о Карруже, вероятно, начал подумывать, что неугомонный вассал пал на поле брани и больше его не побеспокоит. Возможно, кое-кто из людей графа уже мысленно делил земли рыцаря. Поэтому, когда Карруж, измученный лихорадкой, валящийся с ног от усталости, но вполне себе живой внезапно заявился в Большой зал, граф Пьер и многие его приспешники были немало удивлены, а то и расстроены, увидев его.
О том, что произошло в тот день при дворе, мы можем только догадываться. Достоверно известно лишь, что во время остановки в Аржантане Жан де Карруж «встретился с Жаком Ле Гри и многими другими людьми из свиты графа Алансонского, которым он поведал о своих планах посетить Париж». Сообщив придворным о своих намерениях, он мог так же упомянуть, что его супруга остановилась неподалёку, в Капомесниле, имении его матери. Даже если бы он скрыл сей факт, придворным не составило бы труда узнать об этом из других источников.
ГРАФСКИЙ ДВОРЕЦ
Встреча Карружа с Ле Гри могла начаться вполне дружелюбно. В конце концов, чуть больше года назад они публично прекратили свои распри и, по-видимому, заключили мир. Но Жан де Карруж был человеком грубым и неуживчивым, да к тому же подверженным вспышкам ревности. Он только что вернулся из заграничного похода, в котором провёл полгода, рискуя жизнью ради Франции, и не получил ничего взамен. А в нескольких милях от Аржантана дорога на Париж пролегала близ Ону-ле-Фокона, что, вероятно, вновь разбередило его раны.
Именно это обстоятельство, видимо, стало последней каплей, переполнившей чашу терпения рыцаря, заставив выместить злость на самом удобном для этого человеке — придворном фаворите, который, якобы, давно замышлял против него недоброе. Встретив Ле Гри во дворце, Карруж, вероятно, осыпал его насмешками за то, что тот просиживал дома в тепле и уюте в то время, пока он воевал, рискуя головой, как настоящий мужчина. Возможно, Жан похвастался, что покинул Францию простым сквайром, а вернулся рыцарем, совершив уйму ратных подвигов. Кто знает, может, он даже намекнул, что Ле Гри тоже не мешало бы повысить свой статус, оторвав задницу от тёплого местечка при графском дворе. Всего лишь несколько неосторожных слов, брошенных в адрес сквайра и услышанных другими придворными, могли легко раздуть затухшее было пламя вражды.