Последняя Ева

Она немного пришла в себя, только очутившись вдруг в коридоре. Оказывается, наступил вечер, Вале сделали еще укол, от которого боль наконец ослабела, и он уснул. А их с Эмилией высокий, косая сажень в плечах, лечащий врач заставил выйти из палаты.

– Все, дамы, – невозмутимо пробасил он, глядя сверху вниз на двух женщин. – Дайте парню от вас отдохнуть и сами отдохните. Насидитесь еще над ним, – добавил он. – Времени вам хватит… Это кто, Эмилия Яковлевна, невеста будет Валику? – поинтересовался врач.

– Да, – не дожидаясь ее ответа, сказала Надя и заметила, как испытующе глянула на нее Эмилия.

– Ну-ну. Что ж, красивая, – как об отсутствующей, сказал он. – Красивая у вас невестка будет. Если, конечно, не бросит теперь сына-то.

По его спокойному, усталому лицу понятно было, что он навидался здесь и красивых, и некрасивых, и любящих, и бросающих, – и любые поступки людей способны вызвать у него какие угодно чувства, кроме удивления.

– Но как же уйти? – растерянно сказала Эмилия. – Он же проснется!

– Ну, проснется, тогда опять зайдете, конечно, – разрешил врач. – Санитарок у нас не хватает, к сожалению, так что придется уж вам самим… Пропуск постоянный выпишут, не беспокойтесь. Да он сейчас часов пять поспит все-таки, так что в самом деле можете отдохнуть.

– Мы внизу пока посидим, – сказала Надя, вспомнив, что по дороге в травматологию видела на первом этаже какой-то вестибюль со скамейками. – Скажите… – спросила она. – А ему опять… что-то такое сейчас снится?

– Ничего такого, – улыбнулся врач. – На ночь мы морфий ввели, а морфий в таком состоянии, как у него сейчас, просто снимает боль и дает спокойный сон. Вы тут по наркотикам станете большие спецы! А раньше кололи калипсол, на перевязку-то, вот ему и мерещилась всякая чушь. Не обращайте внимания, – добавил он. – Скоро станет ему получше, перестанем колоть, голова опять светлая будет, вот и хорошо.

– Что же хорошего! – с тоской произнесла Эмилия Яковлевна. – Такая боль…

– Ничего, боль он потерпит, – уверенно сказал врач. – Хороший парень… Идите, дамы, идите, – поторопил он, – нечего тут шуметь в коридоре, дайте больным покой! Ровно через пять часов можете подняться, только лучше по очереди, меньше инфекции от вас.

Надя и Эмилия Яковлевна спустились в вестибюль, в котором, несмотря на поздний час, было довольно много людей. Никто из находящихся здесь не выглядел спокойным: ни те, что мерили быстрыми шагами вестибюль от стенки к стенке, ни застывшие в неподвижном оцепенении, ни рыдающие, ни молчащие…

Это было настоящее царство скорби, и Надя впервые почувствовала то, о чем пытался ей сказать Валя: пугающую хрупкость, непрочность человеческого существования…

Пальцы у нее болели от Валиных рук, и через эту легкую боль Надя прислушивалась к его сильной боли так, как будто до сих пор держала его руки в своих.

Эмилия Яковлевна присела на банкетку у темного окна, Надя на такую же банкетку напротив. Она видела, как беззвучные слезы текут по лицу Эмилии.

– Вот, не плакала вчера, позавчера, – сказала та, – а ты приехала – и я раскисла… Что теперь делать, Надя?

– Как – что? – не поняла Надя. – Наверное, много чего…

– Да нет, это я понимаю, – сказала Эмилия, вытирая слезы. – У меня папа когда-то два года лежал, я знаю, что это такое. Я тебя спрашиваю: ты что теперь собираешься делать?

– То же, что и вы, – немного сердито сказала Надя. – Вы еще не поняли, Эмилия Яковлевна?

– Но ведь ты… – начала было она.

– Про то все вы забудьте, – перебила Надя. – Забудьте, прошу вас! Я буду с ним столько, сколько… ему будет надо.

– Да? – невесело усмехнулась Эмилия. – Что ж, красиво. Но ведь ты его не любишь, Надежда… Ну, выдержишь месяц-другой, ты, наверное, выносливая и грязной работы не боишься. Но дело же не в этом. Если мужчина зовет женщину на грани смерти – думаешь, это для ухода за лежачим больным, на время?

– Как с ним это случилось, Эмилия Яковлевна? – не отвечая, спросила Надя.

Ей стало стыдно за красивость своей предыдущей фразы.