Последняя Ева

– Что ты будешь делать, Надечка, пока я за тобой приеду? – услышала она. – Ты ж закончишь школу…

– Не знаю, – сказала Надя. – Я думала, может, поступлю в художественный институт в Москве… Но теперь…

– Но что же теперь? – горячо произнес Адам. – Не одмовляйся от этого, Надя! Мне нравятся твои взоры. – Он улыбнулся и кивнул на лежащую на стуле фанерку с расплывшимся рисунком. – У нас в Кракове много художников, у нас есть что рисовать – такой красивый наш старый город…

– Ох, Адам, я совсем не могу сейчас про это думать. – Надя шмыгнула носом и вытерла щеки ладонями. – Я думаю только про то, что ты уедешь.

– Я приеду за тобой! – повторил он. – Сразу, как смогу, приеду за тобой! И буду тебе писать… Ты получала мои листы?

– Получала, – кивнула Надя. – Ты так хорошо пишешь, Адам, я их по сто раз перечитывала.

– Ну вот, моя коханая, я и буду тебе писать, каждый день буду, пока мы не побачимся опять.

– А как ты меня здесь нашел? – вспомнила Надя.

– Я не хотел до вас заходить в дом и пошел до пани Галины в ее магазин, чтоб она мне помогла тебя вызвать, – сказал Адам. – А она сказала, что ты поехала в ваш сад, и объяснила, как найти. И я приехал. Мне сегодня до ночи надо вернуться в Киев, только Виктор знает, что я поехал до тебя.

Пока он говорил, Надя дотянулась до своего платья и надела его, начала поправлять растрепавшиеся мокрые косы. И только теперь, когда она была почти одета, ей вдруг стало стыдно, что он смотрит на нее.

– Отвернись, Адам! – покраснев, сказала она. – Мне надо одеться.

Он послушно отвернулся и, сидя на краю дивана, стал надевать брюки. Оба они хотели скорее миновать эти неизбежные минуты – одевания, застегивания каких-то пуговиц… Каждая секунда была теперь дорога, и им жаль было терять секунды, не видя друг друга.

Когда Адам снова повернулся к ней, Надя уже была одета, и волосы были уложены по-прежнему.

– Надечка, – сказал Адам, – я хотел бы… Дозволь мне сделать тебе подарок, так?

– Какой подарок? – удивилась Надя.

– Вот этот.

Адам снова расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, потом серебряную цепочку, на которой висел маленький нательный крестик, и снял с этой цепочки тонкое колечко. Надя, кажется, еще раньше видела его – когда крестик качался прямо над ее лицом, вздрагивая в такт Адамовым движениям… Но тогда ей было ни до чего, и она не обратила внимания на необычную форму крестика.

– То наш фамильный перстенок, – объяснил Адам. – Он очень старый, еще с прошлого века. Его дарят старшей дочке в семье, когда ей приходит шестнадцать лет. Но у моей мамы нет старшей дочки, я ее единственный сын, – улыбнулся он. – И она мне его подарила к шестнадцати годам, чтоб я носил на цепочке разом с крестиком. Я прошу тебя его принять!

– Но я не знаю… – Надя даже покраснела от смущения. – Я не знаю… Ведь твоя мама тебе его подарила, а не мне… Разве так можно?

– Если б она знала тебя, она не заборонила бы подарить тебе этот перстенок, – снова улыбнулся Адам. – Когда она познает тебя, она сама так скажет.

С этими словами он взял Надю за руку. Колечко было очень необычное, Надя никогда таких не видела. В тонкую, наверное, из белого золота сделанную оправу по разные стороны кольца было вставлено два крошечных бриллианта – так, что, когда колечко надето было на руку, снаружи виден был только один из них, а второй оказывался как будто в горсти.

– Еще твой пальчик безыменны, – сказал Адам, надевая кольцо на безымянный палец и целуя Надину руку. – Но я ему дам имя – ты будешь моя жена!

Дождь кончился, но капли падали с деревьев, и Адам отводил от Надиного лица яблоневые ветки, когда они шли по тропинке через сад.

Солнца уже не было – поздно было появляться солнцу, вечер начинался, – но широкий мокрый луг, на который они вышли из-под деревьев, сиял множеством дождевых капель. Этот тусклый, тайный блеск был еще прекраснее, чем мог бы он быть под яркими солнечными лучами. И так же тускло, только для них двоих, сияли два бриллианта на Надиной руке: один на безымянном пальце, другой – спрятанный в горсти.

– Не забывай меня, Надя, – вдруг сказал Адам, останавливаясь прямо посреди светящегося луга. – Не забудешь меня?

– Нет.

Ей не хотелось говорить, что она будет помнить и ждать его всегда, что для нее никто не существует, кроме него. Она произнесла только это короткое слово, но, наверное, произнесла его так, что Адам порывисто обнял ее и долго целовал, стоя по колено в мокрой траве.

Глава 3

Ева думала, что не сможет жить после этого разговора – после его слов, хлеставших, как пощечины.

Она ожидала чего угодно – долгого объяснения, ставшего привычным равнодушия во взгляде, даже того, что они расстанутся в этот день навсегда, – но не так же!