Последняя гимназия

Химик вспомнил кладбище. На куче вырытой земли стоит Пешка, говорит надгробную речь, рядом хмурые ребята, а в простом сосновом гробу синий, распухший Кузнецов, а над всем этим белые, стройные березки. Химик припомнил, что тогда березы только начинали цвести, – и заскрипел зубами. Говорили потом, что Кузнецов наколол ногу шилом и получил заражение, но Химик не верил этому.

* * *

Хмель проходил, Химик встал и потянулся. Стало совсем темно, в комнате никого не было. Он повернулся к окну; сквозь разбитые стекла дохнул на него ночной ветер, свежий и приятный как молоко. Дождь прошел. Наверху становились звезды, плавал туман. Крыши лоснились как копченые сиги. Хмель, как и дождь, прошел совсем. Химик стоял у окна, а в голове у него текли мысли. Мысли были о том, что в детдом уже не возьмут, к больной безработной матери идти нельзя и ему придется подаваться отсюда неизвестно куда. Это не угнетало, а наоборот – Химик почувствовал себя легко, словно отвалилась какая-то тяжесть.

Когда он на ощупь пробрался к выходу, то столкнулся на лестнице с Женькой.

– Куда?

Химик, ничего не ответив, шел вниз.

– К Викниксору? – крикнул Женька. – Прощенья просить?

Химик не останавливаясь пересек двор и вышел за ворота. Там он опустился на ступеньку подъезда и незаметно для самого себя уснул.

Ночь отступала. Восточный край неба чуть заалел. Но пришли тучи, краски выцвели и рассвет начался сразу со всех сторон. На мостовые слетали кормиться проснувшиеся голуби. Проснулся и Химик от истошного собачьего визга. Рядом стояла фура. Ловец тащил к ней рыжую собаку. Сквозь решетку виднелись умные собачьи морды.

Химик встал, зевнул и поглядел на притихшие окна школы. Сунул озябшую руку в карман и нащупал ненужную теперь баночку с кальцием. Выбросил ее и не спеша пошел в сторону. Шел неторопливо, спокойно, словно не гопничать, а в ближайшую лавочку за хлебом, и долго сутулился еще вдалеке, пока не скрылся за поворотом.

Фургонщик запихал собаку в фуру и поехал, тоже не спеша, в другую сторону.

5

В спальне мочевиков весело… Скудная шестнадцатисвечёвая лампочка, едва прорезая сгустившийся от спиртных и махорочных паров воздух, освещает нелепо развалившихся по койкам и на полу ребят. Валяются пустые музейные банки и выброшенные из них за ненадобностью проспиртованные каракатицы, ужи и морские кони.

На ближайшей от дверей койке полулежит Калина и тупо улыбаясь дергает дребезжащие струны балалайки. Напротив Калины сидит, скрестив ноги калачиком, новичок, только вчера попавший в Шкиду, он покачивает своей конусообразной головой, скалит неровные зубы и тянет:

Урка за фрайером идет,

А кореш толкает и поет.

Паптюха брось.

Не дрейфь.

Ныряй смелей.

Даром время не теряй.

Ай-я-я-яй…

Поющий взмахнул рукой, прищелкнул пальцами и вся спальня исступленно грохнула:

Та-ра-ра мамы, цуцы,

Пер-вер-туцы.

Гоцам.

Подам.

Пер-вер-тоцам.

На заблеванном полу, около раздавленной в смятку морской звезды лежит Храпа, в руках у него уж, он вертит его над головой и кричит:

– Это не змея, братцы, угорь это. Его жрать можно. Манька! – надрывно выкрикнул он: – тащи вилку и горчицу.

Что ты, что ты, что ты, что ты

Я солдат девятой роты… -

орёт кто-то.

– Манька! – шлепает ужом по полу, не дождавшись вилки, Храпа. – Тащи, стерва, тарелку и соли. Слышишь!

Положив грязные ноги на подушку, безмятежно спит, лицом вниз, Васильев.

– Вставай с постели, пироги поспели! – кричит Храпа и вытягивает Васильева вдоль спины измочалившимся ужом.

Калина, отшвырнув в сторону балалайку, сонно хлопает глазами.

Когда в спальню вошел проходивший мимо Викниксор, ему шибануло в ноздри спиртным перегаром, оглушил визг, ругань.

По середине спальни – бросилось в глаза – стоял и мочился на пол Храпа. Попятившись от Викниксора, он рыгнул и упал в лужу.

Викниксор схватил его за шиворот и потащил к двери.

Тащить было неприятно, тяжело, шкидец брыкался, рыгал, а кроме того Викниксор не знал, куда собственно он тащит Храпу. Еще вчера двери обоих изоляторов какими-то канальями были сорваны с петель.

Когда Викниксор доволок воспитанника до выхода, Храпа рыгнул громче обыкновенного: его стошнило прямо на живот заведующего.

Викниксор выпустил Храпу из рук и, схватившись за голову, выбежал вон.

6

На шкидском дворе стоял Старостин и хмуро смотрел на окна флигеля. Голубятню, которую он придумал, сделать не удалось. Четыре выпущенных голубя не вернулись обратно, двух остальных затрепали крысы. И ребята водят в бывшую голубятню девчонок.

Старостин выругался и пошел на задний двор. Там шкидцы играли в "пожарных".

– С-стой, б-братва, – надрывался брандмейстер Балда – сегодня с-сарай не т-трогать. С-старый доломаем.

От старого оставались только столбы, сиротливо глядевшие в небо. Пожарники накинули на один из них веревку и, когда Балда скомандовал: "полундра", раскачали столб и быстро выдернули его из земли.

Поодаль стоял владелец разрушенного сарая, бывший аптекарь. Несчастья сваливались на его седую голову. Сперва ребята сбили с его сараев замки и продавали приходившим тряпичникам его собственные бутылки из-под лекарств. А теперь ломают его сараи.